Сибирская жуть-3

Сотрудники же «Лорелеи», слушая эту песню в летних сумерках, относили ее за счет рабочих, долбивших стены и натягивавших потолки. Правда, неслась эта песня очень часто вовсе не из тех мест, где рабочие что-то ломали или натягивали, а потом как-то незаметно выяснилось, что заключал-то договор русский мастер, но вся остальная бригада состояла из этнических китайцев… Но это выяснилось тоже намного позже. А пока что сотрудники, посмеиваясь, делились впечатлениями о поведении Светланы и гадали, кто мог бы быть ее любовником, с удовольствием подпевая лихой старинной песне в золотистых теплых сумерках июня.

Мне даже называли дату, когда это все произошло… Дата запомнилась, потому что именно в этот день несколько сотрудников фирмы вдруг заключили совершенно фантастическую сделку с фирмой «Золотой попугай» и испытали мощную потребность ее отпраздновать. Где? Да конечно же в здании «Лорелеи»! Берем пузыри, и погнали, мужики, погнали!

Стояло часов 11 вечера, когда народ подъехал к старинному зданию, бывшему родовому гнезду Мирсковых.

Улицу перекопали так, что подъехать можно разве что метров за 200, а войти удобнее всего через черный ход, довольно далеко от парадного фасада. Тишина и полумрак невольно навевали желание пройти потише, сесть поскорее в уже отремонтированных комнатах. Двое проникли в здание несколько раньше других и попытались проникнуть в кабинет шефа — в предбаннике кабинета Протерозоя Мезозоевича всегда водились стаканы, вилки и тарелки, и все знали, где их можно взять. Эти двое (назовем их Фановым и Полещуком… ровно потому, что их зовут совсем не так) уже на лестнице уловили странные звуки. Сперва им показалось, что где-то урчит огромных размеров кошка. Потом — что кого-то в кабинете шефа прижали к стенке и душат. Так им, по крайней мере, послышалось.

Душить Протерозоя Мезозоевича они позволять не хотели, но все же была в этих звуках некоторая странность, и услышавшие их приближались к кабинету шефа совсем не в боевом задоре, а снявши ботинки и на цыпочках.

Ох…

В кабинете шефа стоял огромный крайкомовский диван советских времен, и на этом диване Светлана стонала, выгибалась, тоненько повизгивала, вращала тазом под каким-то пожилым, массивным, утробно ворчавшим не в такт. Как ни глупо звучит, но оба вломившихся так и остолбенели, так и замерли по стойке «смирно», вжавшись в стенку, пока не вырос перед ними этот огромный, массивный, не бросил Светлане:

— Дитя мое, прикройтесь, на Вас смотрят эти стрекулисты…

И уже двоим, так и стоящим с башмаками в руках, вращая кустистыми усами:

— Гхм!!!

Тут только Фанов с Полещуком с топотом вылетели из кабинета и, не прихватив вилок и тарелок, зарысили обратно по коридору. Они, что называется, до конца своих дней запомнили это тяжелое лицо, эту массивную фигуру, и можно спорить, что произвело на них самое сильное впечатление: перекинутая через спинку стула золотая цепь килограмма на четыре, налитые кровью мрачные глаза или полотняные исподние длиной до колена.

— Ну, давайте!

— Да понимаете… Да мы…

— Где же стаканы?!

— Да там… В общем…

Единственно, в чем удалось убедить остальных, так это что там, наверху, Светка не одна, и в кабинет шефа будет куда правильней не лезть. По этому поводу было тоже много веселого шуму. Как исчезла Света из здания, не замеченная остальной компанией, никому не известно. Или она оставалась наверху, пока народ не ушел? В общем, в этот вечер ее никто не видел и, к чести сотрудников «Лорелси», разговоров на эту тему никто с ней не вел (при том, что между собой обсуждений было, разумеется, выше крыши).

Уже не к чести сотрудников будь сказано, кое-кто из них теперь вдруг обнаружил, что у него очень много работы в здании по вечерам. Но теперь Светлана стала брать с собой нужное, уходила работать домой, и подсмотреть не удавалось.

Но вот точило, точило что-то Фанова с Полещуком, заставляло их беспокоиться; и независимо друг от друга они предприняли похожие шаги. Фанов обратился в краеведческий музей, попросил подыскать ему все, что только возможно про Мирсковых. У Полещука троюродный брат давно работал в КГБ. Была встреча с братом, была просьба примерно того же рода. Но оба они получили один и тот же портрет; разве что Фанов увидел в запасниках музея написанный маслом портрет купца второй гильдии и коммерции советника Василия Ивановича Мирскова и сделал с него фотокопию. А Полещук нашел уже плохую фотокопию портрета, сделанную где-то в начале 1930-х годов, но со всеми комментариями — кто тут изображен, в каком году и какого рода вражескую деятельность вел вплоть до расстрела в 1926.

Что характерно, оба деятеля пытались поговорить со Светланой отдельно, независимо друг от друга. Не менее характерна истеричная реакция Светланы.

— У меня же крест на шее! — вопила она, прикрывая рукой этот крест. Женщина искренне верила, что неверующая может носить крест и это ей поможет… в том числе не даст приблизиться к ней никакому решительно призраку.