Сибиряк. В разведке и штрафбате

– Нет-нет, господин офицер, разве бы я стал беспокоить вас из-за окруженца? У меня сосед – партизан!

– Почему так решил?

Глаза селянина воровато забегали.

– Приезжал он неделю назад на телеге. Что уж там было – не знаю, но все сгрузил в сарай, и телега уехала.

– Может быть, он своровал что-то? Нехорошо, но это не говорит о том, что он партизан.

– А через три дня к нему люди ночью приехали и ушли с мешками – и у всех за спинами винтовки. Если бы они простыми ворами были, зачем им оружие?

– Молодец, – похвалил его Петров, – помогаешь новой власти.

– Завсегда рад! Я выжидал, когда удобный случай выпадет, а вас все нет. И не хотелось, чтобы наши деревенские видели, как я с вами разговариваю. Если заподозрят, могут красного петуха подпустить.

– Что есть «петух»?

– Пожар!

– О! Тебя как звать? Наме?

– Штепа, Степан.

– Хорошо, я запомню. А Великая Германия отблагодарит.

– Только не забудьте, господин офицер. Я и к Великой Германии, и к новой власти – со всей душой.

– Стой! – тронул Сергея за плечо Петров.

Подвода встала. Штепа спрыгнул с нее и поклонился. Но как только он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, Петров выстрелил ему в голову из пистолета. Селянин мешком свалился на землю.

– Сергей, в этой деревне ваши есть?

– Есть! Партизана точно указал, гад! А про окруженца я сам впервые слышу.

– Возьми на заметку – чего человеку дурью маяться у бабы Дуси? Берите его в отряд. Раз немцам в плен не сдался, стало быть – наш человек.

– Понял, сделаем. Приехали уже; дальше чужой район, ехать не могу. Документы у меня из полицейской управы только для своего района. Дальше уже, извиняюсь, пешком.

– И на том спасибо.

Петров и Алексей спрыгнули с телеги.

– Может, свидимся еще. Удачи!

И оба зашагали по грунтовой дороге.

– Живут же такие мрази! – зло бросил Алексей.

– Это ты о Штепе? Да, при советской власти жил, наверняка в колхозе работал. А как пришла беда, своих же сдал. Предатели во все времена были.

Так они прошли километров пять, когда Алексей вдруг стал замечать, что каждый шаг дается Петрову все труднее, он стал сильнее прихрамывать.

– Привал нужен, – сказал он командиру.

– Да, – согласился тот, – что-то нога побаливает.

Они остановились на опушке, залегли. Алексей, по своему обыкновению, задрал ноги на ствол дерева. Заметив удивленный взгляд Петрова, пояснил:

– Так ноги быстрее отдохнут.

Петров последовал его примеру, потом удивленно сказал:

– И вправду лучше, тяжесть ушла.

Отдохнув с полчаса, они пошли дальше.

Через какое-то время Алексей обратил внимание на то, что стало едва слышно погромыхивание на востоке.

– До передовой километров пятнадцать, пушки стреляют.

– Я уже услышал.

Дальше они шли молча. С грунтовки вышли на грейдер. В километре от них в сторону фронта шла колонна немецкой пехоты. После нее в воздухе долго висела пыль.

– Ты посмотри, Алексей, немцы пешком ходят! Видно, туговато им приходится!

– Ага, а ведь раньше только на машинах и мотоциклах ездили! Правда, я еще на велосипедах видел. Может, авиации нашей боятся?

– Ты давно наши самолеты в воздухе видел? Я – так месяца три назад.

Алексей попытался вспомнить, когда он видел в небе наши самолеты в последний раз, и не смог.

Они шли в отдалении за колонной. Их вполне могли принять за отставших, это было даже на руку – не так подозрительно.

К вечеру добрались до ближних немецких тылов, что, учитывая раненую ногу Петрова, было неплохим достижением. Алексей в душе побаивался, что после нескольких километров Петров расклеится или рана откроется, закровит. Но командир держался мужественно. Он прихрамывал, но шел.

На ночь сделали привал в роще, поставив себе целью за день добраться до передовой и осмотреться – где лучше ночью линию фронта переходить. Самое сложное – перебраться через первую линию траншей.

Едва рассвело, они умылись в небольшом ручье, побрились. У Петрова с собой был хороший бритвенный станок – трофейный, золингеновский. Брил он чисто, без порезов, и Алексея даже зависть взяла.

Немцы на передовой за собой следили – брились, пользовались одеколоном. Многие наши солдаты не только не видели одеколона – вообще понятия не имели о нем. Алексей припомнил, как они во время атаки заняли немецкую траншею. В блиндаже один из солдат схватил флакон одеколона, понюхал и спросил недоуменно:

– Как они это пьют?

Алексей засмеялся, и все застыли в ожидании.

– Это одеколон. Его не пьют, а после бритья освежаются, чтобы запах приятный был.

Мало чего видел наш народ до войны, скудно, бедно они жили. Немцев на передовой после десяти дней, на худой конец – после двух недель боев, меняли на свежих, отдохнувших солдат. Наши полки и батальоны отводились с передовой только на доукомплектование или переформировку ввиду гибели личного состава, когда от батальона иногда меньше роты оставалось.

А такие обыденные для немцев вещи, как часы, зажигалка, портсигар, большинство видели только в кино. Поэтому все это у убитых немцев забирали – даже губные гармошки. Немцы их любили, пиликали в свободное время, песни пели.