Шутки богача

Потом он плавал в бассейне, принимал душ, завтракал в компании Спайдера и Арады и ровно в шесть тридцать поднимался к себе. Время до десяти утра предназначалось для чтения; затем – ланч, работа с референтами до трех, обед и, если бизнес не поджимал, прогулка в парке, конный променад в окрестностях либо поездка на пляж, в Нижнюю бухту. Ужинал босс в восемь, а в десять ложился спать. Этот промежуток, по словам дежурившего вечером Сэмми, был посвящен изучению звездных небес либо картам. В большой телескоп Халлоран любовался величием Галактики, обозревая ее периферию и Млечный Путь, а играл неизменно в бридж, и партнеры его были неизменными – Хью Арада и Спайдер. Министры внешних и внутренних дел в негласной иерархии Иннисфри. Внутренние дела касались покоя и монаршей безопасности, а внешнее было одно – бизнес. Вероятно, тощий Хью разбирался в нем получше Бобби Паркера и был в халлорановой империи столь же весомой фигурой, как коммодор и финансовый гений Брайан Ченнинг. Во всяком случае, так представлялось Каргину, хотя с Арадой он не контактировал. Похоже, не контактировал никто, кроме патрона, Спайдера и подчиненных аргентинцу служащих. Судьба их была нелегкой: Арада казался человеком замкнутым, высокомерным и промороженным, словно бифштекс из мамонта, скончавшегося в ледниковую эпоху.

Таким же был и Халлоран. Сходство их характеров казалось почти мистическим и неслучайным; то ли старик подобрал Араду в процессе долгих поисков, то ли имелись иные обстоятельства и связи, тянувшиеся с тех еще времен, когда Халлорана назначили консулом в Аргентине. Во всяком случае, по возрасту Арада годился ему в сыновья, а медный отлив шевелюры Хью и серо-зеленые зрачки наводили на некоторые подозрения.

Случалось, старик был разговорчивей обычного – то вспоминал войну и годы, проведенных в Москве, бомбежки и артобстрелы, темное небо, гул самолетов, пронзительный вой сирен, то принимался расспрашивать Каргина о России и Африке, о службе и делах семейных. Как-то Каргин упомянул, что сам наполовину москвич, по бабке Тоне, непутевой переводчице. Но это, видимо, не интересовало Халлорана; кивнув, он погрузился в книгу.

Такие разговоры бывали не часто, но и не редко, раз в три-четыре дня. Какой-то закономерности в них не ощущалось; старик их начинал и обрывал по настроению, и темы тоже были случайными. Быть может, он просто нуждался в новизне, в каких-то собеседниках и людях, с коими стоит потолковать не о делах, не о бизнесе, а о чем-то совсем ином; вспомнить ли молодость и повздыхать о безвозвратно ушедшем, расслабиться, поспорить, расспросить.

Однажды, оторвавшись от книги, он ткнул костистым пальцем в берет Каргина:

– Зачем это носишь?

– Реликвия, сэр, – откликнулся Каргин. – Счастливый амулет.

– Ты веришь в такую чушь? Ну, и много принес он счастья?

– Много, и не только мне. Главное, сэр, я жив. И жив отец.

Берет был отцовским, прошедшим афганскую кампанию, ни разу не пробитым пулей, не посеченным осколками. Даже во время бомбежки под Сараевым его не задело, так что у веры Каргина имелись кое-какие основания.

Старик хмыкнул и принялся расспрашивать об отце – какого тот рода-племени, где и как познакомился с матерью, чем награжден и за какие подвиги произведен в генералы. Узнав о казачьем происхождении Каргиных, приподнял рыжую бровь, проскрипел:

– Казаки – из беглых каторжников? Изгои, разбойники и неплательщики долгов?

Судя по тону, последнее из этих преступлений казалось ему самым чудовищным.

– Можно и так сказать, – кивнул Каргин, – но время те долги списало. Время, честный труд и пролитая кровь…– он вдруг ухмыльнулся и добавил:

– В Австралии тоже живут потомки каторжан, однако народ вполне миролюбивый и приличный. Или взять ирландских эмигрантов… тех, что бежали в Штаты за неимением Дона, Кубани и Сибири… Те же казаки, изгои и разбойники… Разве не так, сэр?

Морщины на лице Патрика сделались резче, на висках вздулись и запульсировали синие жилки.

– Что ты знаешь об ирландцах, идиот? – каркнул он. – Ирландцы – великое древнее племя! Не выскочки-саксы и не славянские недоумки! Воины, не разбойники! – голос его стал глуше и тише, морщины разгладились. – Каждый ирландец – эрл, человек благородной крови… каждый, в ком есть хоть капля…