Шутка

Я с ужасом понял, что не сделаю ничего.

Тем временем мы подошли к Гелене и к ее технику, как раз снимавшему наушники.

— Вы уже познакомились? — Гелена сделала изумленное лицо, увидев меня с Земанеком.

— Мы знакомы очень давно, — сказал Земанек.

— Как так? — удивилась она.

— Мы знакомы со студенческих лет, учились на одном факультете, — сказал Земанек, и мне показалось, что это уже один из последних мостиков, по которому он ведет меня к тому позорному месту (точно на плаху!), где попросит прощения.

— Господи, какие бывают совпадения, — сказала Гелена.

— Да, и такое бывает на свете, — сказал техник, чтобы дать понять, что он тоже существует на свете.

— А вас двоих я так и не представила, — спохватилась Гелена и сказала мне: — Это Индра.

Я подал Индре (невзрачному веснушчатому пареньку) руку, а Земанек сказал Гелене:

— Мы с мадемуазель Брожовой думали, что заберем тебя с собой, но теперь я прекрасно понимаю, это ни к чему, наверное, тебе хочется ехать назад с Людвиком…

— Вы поедете с нами? — тотчас спросил меня парень в техасах, и действительно мне показалось, что вопрос прозвучал не очень дружелюбно.

— Ты здесь на машине? — спросил меня Земанек.

— У меня вообще нет машины, — ответил я.

— Тогда поедешь с ними — без всяких хлопот и в наилучшем обществе, — сказал он.

— Но я делаю не меньше ста тридцати в час! Еще страху натерпитесь, — сказал парень в техасах.

— Индра! — одернула его Гелена.

— Ты мог бы поехать с нами, — сказал Земанек, — но, думается, ты предпочтешь новую подругу старому другу.

Непринужденно и как бы мимоходом он назвал меня другом, и я не сомневался, что унизительное перемирие уже не за горами. Тут Земанек ненадолго умолк, словно на что-то решался, и мне показалось, что он вот-вот отзовет меня в сторону, дабы поговорить с глазу на глаз (я склонил голову, будто клал ее под топор), но я ошибся; Земанек посмотрел на часы и сказал:

— Впрочем, у нас уже нет времени, мы хотим до пяти поспеть в Прагу. Ну что ж, придется распрощаться. Привет, Гелена, — подал он руку Гелене, потом сказал «привет» мне и технику и протянул нам обоим руку. Девица Брожова тоже обменялась со всеми рукопожатиями, взяла Земанека под руку, и они пошли.

Они удалялись. Я не мог отвести от них глаз: Земанек шел, выпрямившись, с гордо (победно) поднятой блондинистой головой, и рядом с ним возносилась темноволосая девушка; она и сзади, со своей легкой походкой, была хороша, она нравилась мне; нравилась почти болезненно, потому что ее удаляющаяся красота была ко мне холодно равнодушна, так же, как был равнодушен ко мне Земанек (его добросердечность, красноречие, его память и его совесть), так же, как было равнодушно ко мне все мое прошлое, с которым я встретился здесь, на своей родине, чтобы отомстить ему, но которое прошло мимо меня безучастно, словно было незнакомо со мной.

Я задыхался от унижения и стыда. И не мечтал ни о чем другом — лишь бы исчезнуть, остаться одному и стереть всю эту грязную и порочную историю, эту глупую шутку, стереть Гелену и Земанека, стереть позавчера, вчера и сегодня, стереть все, стереть, чтобы от этого не осталось и следа.

— Вы не будете возражать, если я скажу товарищу редактору два-три слова наедине? — спросил я техника.

Затем отвел Гелену в сторону; она хотела мне что-то объяснить, говорила какие-то слова о Земанеке и его девушке, растерянно извинялась, оправдываясь тем, что ей ничего не оставалось, как все ему рассказать; но сейчас меня уже ничего не интересовало; я был переполнен одним страстным желанием: уйти отсюда прочь, прочь отсюда и от этой всей истории; поставить на всем точку. Я сознавал, что не смею дольше обманывать Гелену; она передо мной ни в чем не повинна, а я вел себя низко, превратив ее просто в вещь, в камень, который хотел (и не сумел) швырнуть в кого-то другого. Я задыхался от издевательской незадачливости моей мести и низости собственного поведения и решил покончить со всем хотя бы сейчас — пусть и поздно, но все-таки раньше, чем станет слишком поздно. Но я не мог ей ничего объяснить — не только потому, что ранил бы ее правдой, но и потому, что она вряд ли постигла бы ее. Я прибегнул лишь к решительности констатации: несколько раз я повторил ей, что мы были вместе в последний раз, что больше никогда с ней не встречусь, что я не люблю ее и что она должна это понять.

Но случилось гораздо худшее, чем я ожидал: Гелена побледнела, задрожала — не хотела мне верить, не хотела отпускать меня; я пережил немало мучительных минут, прежде чем наконец освободился от нее и ушел.

14