Шут

— Потому… Как бы тебе сказать… то, что она сделала с твоим королем — очень сложная, опасная магия. Нужно быть весьма талантливой, чтобы овладеть ею. И смелой. Этого ей не занимать, я уже поняла. Собственно, чтоб тебе было ясней… это не проклятье, как все говорят… Проклятье всегда направлено на разрушение человека. А Руальдова тайкурянка использовала нечто вроде приворота, но гораздо более высокого уровня… Насколько я понимаю из рассказов Элеи, чары наложены виртуозно, они проникли очень глубоко в сущность Руальда. Любому другому обладателю Дара крайне сложно сделать что-либо с этим. И не потому, что ее заклятье как-то особенно защищено. Просто его почти невозможно увидеть. Невозможно разглядеть в человеке, что именно с ним не так. Здесь, наяву, ты всегда понимаешь, когда Руальд ненормален, но в том, другом мире, где существуют эти чары, их очень сложно… ухватить… Сложно отличить от того, что составляет истинную сущность короля. Если бы я попробовала исцелить его, то просто не поняла бы, что в нем чуждое. Эту неправильность может увидеть только близкий человек, который очень хорошо знает, каков на самом деле тот, на кого наложено заклятье. Именно поэтому у Руальда почти не было бы шансов стать прежним, если бы не его шут… Такой вот странный человек, в котором все привыкли видеть дурака. А у шута-то оказывается Дар… И еще какой! И вся ирония заключена в том, что открыла этот дар та самая глупенькая колдунья, которая прекрасно должна бы понимать, чем обернется ей это желание пообщаться с себе подобным. Чем обернется ей появление рядом с королем мага, который знает об этом короле почти все. Но я могу ее понять… Конечно, такая находка! Такой самородок. Это притягивает сильнее, чем узы родства. Сильнее, чем любовь… И все же она должна была понимать, что делает.

Взглянув на шута, Элея поняла, что тот, наконец, вышел из оцепенения. И, судя по всему, в душе у него разыгралась серьезная буря. Пару раз Пат открывал рот, чтобы сказать что-то и никак не решался.

— А… почему Руальд так… так изменился? У него же будто стадо ежей в голове! — спросил он в конце концов.

— Потому что эти чары противоречат самой сути его характера. Твой король не таков, чтобы предавать и выгонять близких ему людей… Он, что бы там ни говорил наш Давиан, все равно в душе остается человеком чести, хотя даже ты в это уже не веришь. А тайкурская магия вынуждает поступать его вопреки законам сердца. Разум Руальда сейчас подобен телу о двух головах. Одна велит идти влево, другая — вправо. Заклятье раздирает его душу на кусочки… Со временем это приведет к тому, что на Крылатом троне будет восседать безумец… И его вполне разумная жена…

Элея увидела, как окаменели скулы у Шута, как взгляд его стал острым и твердым.

— Но я же не смогу… — простонал он, уронив лицо в ладони. — Даже если так будет нужно, не смогу причинить ей зла… — И прежде, чем ужасный смысл его слов дошел до Элеи, Ваэлья воскликнула:

— Ну, конечно, нет! Патрик, как ты мог подумать, что я попрошу тебя о таком? Я слишком хорошо понимаю, как устроена твоя душа… — Подавшись вперед, она взяла его руки и крепко сжала. — Нет, мальчик, нет. Не бойся. Тебе не придется делать то, что ты делать не в силах. Речь о другом. Просто однажды ты увидишь чары тайкурянки и сможешь снять. Тебе не придется принуждать ее саму к этому и как-либо ей вредить, — Ваэлья вздохнула. — Если Руальд вообще переживет эту зиму… Суд еще не состоялся. И пока мы больше не будем трогать этот вопрос. Я чувствую, не нужно искушать судьбу. Тело — прежде, потом — душа.

На несколько минут тяжелое молчание повисло в комнате, но долго так продолжаться не могло. Хозяйка решительно встала и сообщила гостям, что печали — печалями, а законы гостеприимства еще никто не отменял. Вскоре пожилая добродушная служанка накрыла небольшой столик, уставив его многочисленными вазочками с чудесными легкими закусками, как любила Элея. За трапезой Ваэлья постаралась разговорить шута и узнать о нем побольше, но приступ откровенности, накативший на него утром, уже прошел — Патрик лишь отшучивался и нес смешную околесицу. Он безо всяких усилий выдумывал чудесные небылицы, обильно сдабривая их шутками и выставляя себя таким дурачком, что вскоре Ваэлья с королевой уже утирали глаза, пытаясь остановить неудержимый смех. Нет, печали никуда не делись, но рядом с шутом они будто отодвинулись на время, потеряв свою остроту. Впервые за долгое время Элея смеялась так искренне, наслаждаясь каждым мгновением этого чаепития.

6

На следующий день королева вновь сидела в любимой гостиной с цветными витражами и, обжигаясь, прихлебывала горячий чай с мятой. Ей не терпелось услышать впечатление наставницы от вчерашней встречи. А Ваэлья, конечно же, разговор оттягивала, расхаживала по комнате, болтая обо всяких пустяках вроде ночного снега, неуклюжести конюха и новых способах ухода за волосами. Когда Элея уже готова была сорваться от нетерпения, ведунья, наконец, опустилась в кресло напротив и, с наслаждением сделав глоток из своей кружки, произнесла: