Шулер с бубновым тузом

— Княгиня Голицына не просто приятельница Жанны де Ламотт… то есть де Гаше. Они стали близкими подругами. Их объединило мистическое отношения к жизни, и на этом фундаменте выстроились особые отношения, которые непременно должны были иметь продолжение… за чертой смерти! — торжественно изрекла Глория.

— На что ты намекаешь?

Туманные образы путались в ее сознании, события не разворачивались. Ей явно чего-то не хватало, чтобы привести в действие «канал связи», откуда к ней поступала информация.

— Ну… не знаю.

Лаврова беспокоило не бриллиантовое ожерелье и не тайны французского двора, а более прозаическая вещь: убийца, разгуливающий на свободе. Вернее, разгуливающая.

— Эта ваша Жанна… тьфу, Анна, убила двух человек. В том числе детектива, которого нанял Крапивин. Его хватятся, рано или поздно. Правда, шансы отыскать тело практически равны нулю.

— По-твоему, Крапивин обязан заявить в полицию?

— Боюсь, он отрезал себе путь к спасению.

— Он не может предать любимую женщину.

— Любимую? — презрительно процедил бывший опер.

— Каждый любит, как умеет, как получается. Крапивин прикрывает Жанну по двум причинам. По любви и по расчету.

— В чем же его расчет? Барышня, насколько я понял, без гроша за душой.

— А бриллианты? Нашим клиентом движет не алчность, его одолевает неуемное любопытство. Никто, кроме Жанны де Ламотт, не сможет указать место клада.

— Жанна де Ламотт — выдумка, химера! — взорвался Лавров, которому надоело подыгрывать Глории. — Вы с Крапивиным большие фантазеры. Нельзя воображаемое принимать за действительное. Стигматы — не доказательство, — опередил он ее возражения. — Слышал я о них, читал… по телику показывали. Ты же сама любишь повторять: человек — существо малоизученное. Он что угодно способен втемяшить себе в голову. Один объявляет себя Наполеоном, другой — Иисусом Христом, третий…

Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:

— Время покажет, кто из нас прав.

— Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!

— Выпей воды, — сухо посоветовала она. — У тебя начинается истерика.

Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.

— Ладно, — бросил он, остывая. — Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?

— Не буду. Но Анна Ремизова…

— …это Анна Ремизова! — подытожил начальник охраны. — И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!

Глорию было невозможно переубедить.

— Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, — упрямо заявила она.

— Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?

— Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных. Бубновый туз! Эта карта переходила из рук в руки, пока не оказалась на дне кипарисового ларчика. Не исключено, что владелец ларца понятия не имел о тайнике под сукном. С течением времени и не такое забывается. А если учесть революцию и три войны…

— Зачем ей было оставлять какие-то метки? — перебил Лавров. — Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ — дурная затея.

Глория покачала головой.

— О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? — рассуждала она. — «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем[9].

— Очевидно, у графини не оказалось при себе реликвии. Иначе бы она царю не отказала.

— Шесть сотен бриллиантов в скромной дорожной поклаже не спрячешь, а вот пять камушков… вполне, — задумчиво произнесла Глория.

— Бред, — фыркнул Лавров. — Чепуха.

— Едва в столице стало известно о кончине де Гаше, из Санкт-Петербурга в Симферополь срочно поскакал генерал Дибич, — невозмутимо продолжала она. — Как думаешь, зачем? Отдать последние почести безродной француженке? Вряд ли. Дибич привез губернатору депешу от Николая I. Александр-то к тому времени умер, но сообщил своему преемнику кое-что важное о французской графине. Новый царь потребовал от губернатора по прибытии к нему нарочного, отдать тому синюю шкатулку «в том виде, в каком она осталась после смерти Гаше».

— Откуда такие сведения?

— Из дневника компаньонки Анны Сергеевны Голицыной.

— Где ты его взяла? — изумленно спросил Роман.

— Нашла среди рукописей, собранных Агафоном. Он случайных бумаг не хранил.

— Скажи еще, что он заранее знал, кто поселится в его доме и станет читать его бумаги. Скажи, что он все предвидел наперед.

Глория промолчала. Это разозлило Лаврова. Проклятый Агафон каждый раз умудряется перейти ему дорогу! Глупо ревновать к мертвому, но…

— Ладно, что было дальше с этой синей шкатулкой? — насупился он.