Шулер с бубновым тузом

— О чем, дорогой?

— Кто мой отец?

Николай не ожидал, что три коротких слова могут произвести такой эффект. Мать выронила ложечку, побелела, ее нижняя губа отвисла и задрожала.

Он не кинулся, как обычно, за сердечными каплями, а продолжал сидеть, вперившись в нее требовательным взглядом. Берта Евгеньевна онемела.

— Кто мой настоящий отец? — повторил Нико и добавил, отрезая ей путь к отступлению: — Я знаю, что у Андрея Никитича не могло быть детей. И ты это знаешь.

— К-кто… тебе…

— Не важно, кто мне сказал! Человек, которому незачем обманывать!

— Я… как ты… смеешь… — задохнулась Берта Евгеньевна. Она надеялась пристыдить сына, воззвать к его совести или на худой конец к жалости.

— Но ты же посмела? — не унимался он. — Почему было не взять ребенка из детского дома? По крайней мере, это честно.

— Чу… чужой ребенок… не заменит… своего…

— Я имею право знать правду.

— Ты же дал мне слово… что не будешь… копаться в нашей с Андреем жизни! — с упреком воскликнула она.

— Я поторопился. Прости, но тогда я не понимал, о чем ты меня просишь.

Он почти физически ощущал, как мать усмиряет отчаяние и гнев. В ее уме происходил лихорадочный поиск приемлемых объяснений, обреченный, впрочем, на неудачу.

— Познакомь нас, — потребовал Николай. — Я хочу увидеть своего отца.

— Это… невозможно…

— Почему?

— Он… умер… несколько лет назад…

— И ты все это время молчала! — взвился сын, не понимая природы своего негодования. — Кто он? Кем он был? Что, стыдно назвать его фамилию? Небось, какой-нибудь проходимец? Альфонс? Жиголо?

Берта Евгеньевна оправилась от первого потрясения и пыталась справиться с растерянностью. Она молчала, собирая силы для отпора.

Между тем Крапивин невольно вспомнил Анну, которая оказалась в том же положении, что и он. Ее мать крутила любовь с беспутным алкоголиком, а отцом дочери назвала другого человека. По иронии судьбы того же Андрея Крапивина.

— Это карма, — обронил он.

— Твой отец… был… достойным человеком, — выдавила Берта Евгеньевна. — Но сейчас… нет нужды тревожить его память. Пусть оба покоятся с миром… и он, и Андрей.

— Ах, нет нужды? До каких пор ты будешь все решать за меня?

— Пока ты не поумнеешь, — отрезала она. — Я не жалею, что поступила так, как поступила. Андрей очень хотел ребенка. Но он оказался неспособен к зачатию. Абсолютно! Я проходила несколько обследований, и у меня не выявили никакой патологии. По моей просьбе муж тоже сдал необходимые анализы. Результаты были неутешительными. В сущности, они подтвердили опасения моего лечащего врача. Я уговорила его скрыть истинное положение вещей и сообщить Андрею, что с ним все в порядке. Мне пришлось заплатить доктору за молчание. Но я пошла на это.

— Деньги ты, разумеется, взяла у мужа. Из его же кармана заплатила за ложь, которую внушала ему всю жизнь.

— Он был счастлив, что стал отцом.

— Не он! Кто-то другой. Кто?

В сознании Крапивина замелькали лица мужчин, бывавших у них в доме, на даче, на вечеринках и банкетах. Если бы его не отправили учиться за границу, он был бы лучше осведомлен об окружении родителей.

Берта Евгеньевна сумела совладать с обидой и проявила характер:

— Все, Нико! Больше я ничего тебе не скажу. Хоть режь!

Его взгляд упал на подставку с кухонными ножами.

— Что, убьешь меня? — криво усмехнулась мать. — Ты сможешь, я знаю. Ты всегда был не робкого десятка.

Он плюнул и вышел из кухни. На душе кошки скребли. Чтобы не накалять обстановку, он заперся в библиотеке и четверть часа успокаивался. В голове мелькнула мысль о маленьком пистолете, который лежал в закрытом на ключ ящике отцовского стола. Почему-то его потянуло заглянуть в ящик.

Маленький дамский браунинг отец (теперь правильнее будет называть его Андрей Никитич) когда-то подарил жене на день рождения. Берта Евгеньевна боялась прикасаться к пистолету, и мужу стоило больших трудов научить ее пользоваться оружием. «На всякий случай!» — посмеивался он.

Видимо, такой случай настал. Ибо в ящике браунинга не оказалось…

* * *

Анна лежала на диване и смотрела в потолок. Ее жизнь превратилась в кошмар наяву. Она ненавидела свой страх, но ничего не могла с ним поделать. Успокоительные таблетки, которые прописал ей доктор Приходько, закончились. Николай отобрал у нее банковскую карточку. Он боялся, что она сбежит. А куда ей бежать?

По ночам ей снился Джо. Он стоял у ее постели, иссиня-бледный, с ножом в груди, и предлагал сыграть в карты.

— Банк или штос[11]? Выбирай. Я буду метать…

Она в ужасе просыпалась, натягивала на голову одеяло, но это не помогало избавиться от ощущения чужого присутствия.

— Что у нас с тобой было? — спрашивал Джо и тянулся к ней черным ртом. — Любовь или похоть?

Какая любовь? Анна сошлась с ним от одиночества, от нищеты и безнадеги. От унылого прошлого и беспросветного будущего. Она отдавалась ему с закрытыми глазами, представляя на его месте благородного красавца, наподобие Тома Круза. Джо делился с ней шальными деньгами, которые уходили так же, как приходили.

Потом братец нагрянул как снег на голову. Красавчик и при деньгах. Кто же мог предполагать, чем все кончится?