Шухов

Ксения и Фавий проявили интерес к занятиям музыкой, унаследовав это от отца, любившего петь под рояль. Благо что спросить совета было у кого — музыканты Александр Гольденвейзер и Константин Игумнов заходили к Шуховым на огонек. В дальнейшем они поступили в консерваторию, соответственно, на класс фортепиано и скрипки. Владимир стал сочинять стихи, но в дальнейшем как-то не проявил себя (он умер молодым в 1919 году).

А вот Вера Шухова… Ей суждено будет прожить долгую жизнь, последние годы она проведет в Доме ветеранов науки Академии наук на Профсоюзной улице. Но даже глубокой старушкой она будет поражать своим безупречным русским языком, хорошими манерами, привитыми ей в детстве, и… шуховскими голубыми глазами. В конце 1980-х годов она много чего помнила: «Отец был ближе нам, дочерям, — мне и Ксении. Хотя и братьям нашим уделял много времени, покупал-собирал им игрушки в детстве… Но нас все же любил больше. Мы часто гуляли с ним, ходили в театры. Особенно любил Владимир Григорьевич слушать Шаляпина. Но — странное дело! — так разнообразна была наша жизнь, что сегодня я затрудняюсь вспомнить какие-то отдельные эпизоды… Все время вокруг него были люди. Все его знали, все ценили — так мне, во всяком случае, казалось. Он был общительным, жизнелюбивым человеком… Но эта общительность характеризует его далеко не полностью. Он был сложным, думаю, очень сложным человеком. Все время, даже в самые, казалось бы, беззаботные минуты, был сосредоточен. Как-то пришли мы на гуляние в парк, подходим к лабиринту… Там все без исключения плутали. А отец, ведомый своей поразительной инженерной интуицией, прошел его как аллею — без заминки… Нам, детям, он казался богом — необыкновенным, всемогущим. И, пожалуй, не только нам… Сейчас мне кажется, что печаль в общем-то не покидала отца, сколько я его помню. Она имела еще одно объяснение. Ни Фавий, ни Сергей, ни другие мои братья, хоть и были в разной степени причастны к инженерному делу, заметных успехов в нем не добились… Так вот, отсутствие контакта с детьми в той сфере деятельности и на том уровне, на котором отец, так сказать, пребывал всю жизнь, не могло не печалить Владимира Григорьевича. А как известно, на людях — а он всегда был на людях — одиночество переживается острее.

Больше того, наша жизнь, жизнь детей Шухова, была какой-то… нескладной. Вот я, например: занималась балетом до фанатизма — и вдруг сломала ногу. Увлеклась математикой, добилась некоторых успехов в шахматах — а всю жизнь вздыхаю о карьере балерины! Фавий играл на скрипке, да как-то без особой удачи. Не знаю, но все мы, по-моему, делали не то, что должны были делать по призванию. Может, этот разлад между мечтами и действительностью как-то связан с внешне неприметным, «негромким», но глубоким духовным разладом между родителями?.. Он до старости работал одержимо, постоянно. В 84 года он еще без очков читал чертежи, интересовался всеми техническими новостями: от нефтепровода в Бирме до опытов радиотелеграфной связи между Америкой и Японией. Прочитывал все значительные технические журналы. «Для инженера самое главное — научиться работать с книгой, — любил говорить Владимир Григорьевич, — а я это усвоил неплохо»^{114}.

Добавим к мемуарам дочери, что из троих сыновей Шухова до старости доживет лишь Сергей (умер в 1969 году), Владимир умрет в 1919 году, а Фавий в 1945-м, вернувшись из ссылки, куда он попадет вскоре после смерти отца.

Парк, о котором вспомнила Вера Шухова, — это легендарные Сокольники, излюбленное место гуляний москвичей разных возрастов и многих поколений. Туда ездили семьями, часто бывали в Сокольниках и Шуховы. Парк был юродским и вполне доступным разным сословиям: много зелени, цветов весной и летом, аккуратные дорожки с фонарями, пруды, мостики, горки, беседки, карусели. Можно было доехать на извозчике, а можно и на конке. Была эстрада для концертов, где выступали известные музыканты. Был там у Путяевских прудов и знаменитый лабиринт, в котором плутали москвичи, оглашая окрестности громкими криками: «Ау-ау!» Лабиринт представлял собой пять больших перекрещивающихся с друг другом круговых аллей — на карте это очень напоминает пять олимпийских колец. Вот этот-то лабиринт без запинки преодолевал Владимир Григорьевич.

Всей семьей Шуховы ездили гулять в Серебряный Бор, в Царицыно, на Воробьевы горы. Это было традицией той эпохи. Уезжали на целый день, провизию брали с собой, для чего старшим детям могли доверить заехать за своеобразным сухим пайком в любимый трактир. Будущему приятелю Ивану Шмелеву, автору «Лета Господня», родные доверяли съездить в Охотный ряд в трактир Егорова «взять по записке, чего для гулянья полагается: сырку, колбасы с языком, балычку, икорки, свежих огурчиков, мармеладцу, лимончиков»^{115}.