Они успели как раз вовремя. Долго собиравшийся дождь хлынул так, словно в дополнение ко всем бедствиям с сегодняшнего вечера начинался второй всемирный потоп.
Или это небо пожелало притушить полыхавший по всей земле пожар страстей?
Если последнее верно, то цель была достигнута. Мужики проворно разбежались под крыши, и деревня мгновенно опустела.
В овине поместился весь отряд. Даже телега вошла в распахнутые ворота, и не надо было переживать за вещи.
Но и оставшись наедине, кавалеристы ничего обсуждать не стали. Они молча расседлали лошадей, так же молча дали им обнаруженные внутри остатки сена и лишь тогда поужинали сами.
На ужин были только хлеб и сало. Да разве в разносолах счастье? На фронте тоже порою приходилось довольствоваться малым, и ничего, от голода никто не умер.
От льющихся водопадов было темно, хотя ночь еще не наступила. И холодно от сырости было. Сейчас бы для полноты счастья разложить хоть небольшой костер! Вот только огонь будет привлекать ненужное внимание, а к чему оно?
Так и легли по разным углам, кому где повезло. Не все: хоть земля и родная, приходилось выставлять часового, и от этой повинности был не освобожден даже старший по званию Сухтелен.
Остальные спали, держа винтовки под рукой, как привыкли спать в последнее время. На войне было легче, а здесь и не знаешь, где и когда подстережет тебя опасность.
Однако вопреки ожиданиям ночь прошла спокойно. К полуночи утих ливень, и лишь лужи да грязь напоминали о несостоявшемся потопе.
В деревне было темно и тихо. Не доказательство, конечно, однако, с другой стороны, конкретных причин для нападения у местных жителей не было.
Да кто их сейчас разберет!
Тишина тишиной, но спящие проснулись сами без команды еще до света.
– Седлаем все разом и уходим ко всем чертям, – коротко распорядился Сухтелен.
Это были едва ли не первые слова, прозвучавшие в овине за долгую ночь.
– Вроде тихо, – отозвался стоявший на часах Стогов и нерешительно посмотрел на едва различимого подполковника.
Он не мог решить, относится приказ седлать к нему или нет?
– Ничего не случится. Чем быстрее уйдем, тем лучше.
Сухтелен не обратил внимания на явное противоречие между двумя фразами.
Очень уж хотелось как можно скорее оказаться подальше от негостеприимного селения!
Чувство это обуревало не одного подполковника. Остальные торопливо принялись за дело, а чтобы было половчее, даже сняли с себя винтовки.
Попробуй повозись со сложной конской амуницией в полутьме, да еще с драгункой за плечами!
Это была вторая после снятия с поста часового ошибка Сухтелена.
От распахнутых ворот грянул нестройный залп из нескольких ружей, и внутрь ворвалась целая толпа мужиков.
Случившееся было настолько неожиданно, что подготовиться к отпору кавалеристы не успели. Кое-кто выхватил саблю, только использовать ее в тесноте и темноте оказалось практически невозможно, и офицеры были буквально смяты.
Лишь Стогов, волею случая оказавшийся у окна, не отдавая себе отчета, перевалился через него и оказался снаружи. Один из мужиков выстрелил ему вдогонку, что только подстегнуло поручика в его отчаянном бегстве…
Остальные были обезоружены, избиты, связаны.
Победители выволокли из овина коней, оружие, телегу и прочую добычу, закрыли ворота, подперли их снаружи, а на окно набили крест-накрест пару досок.
– Влипли, – подытожил ситуацию Раден.
Остальные молчали, и только корнет Мезерницкий, самый молодой из отряда, изредка стонал. Он был ранен пулей в грудь первым предательским залпом.
Зато снаружи вовсю галдели. Мужики при свете наконец наступившего утра разглядывали добытое, громко возмущались бедностью своих пленных, а заодно и обсуждали, что делать с захваченными людьми.
Чаще всего мелькало предложение «расстрелять». Оно находило поддержку не у всех, и эти сердобольные предлагали свои варианты. К примеру, повесить, чтобы не тратить патронов, а то и просто прирезать или отвести к протекавшей неподалеку речушке и там утопить.
Больше всего старались давешний здоровяк и благообразный «староста».
Пленным оставалось только прислушиваться да гадать, какое из предложений одержит верх.
Скоро к спорящим присоединились пришедшие из деревни бабы, и шума стало значительно больше.
– Что будем делать, Константин Михайлович?
Вязали мужики неумело, и Желтков сумел освободиться от пут.
– Что? – Сухтелен лежал совершенно безучастный, переживая случившееся.
Вахмистр повторил свой вопрос, сноровисто развязывая своего командира.
Через несколько минут кавалеристы были свободными. Только дало им это очень мало. Перевязали раненого Мезерницкого, а в остальном…
Оружия у них не было, выбраться наружу оказалось невозможным. Оставалось, как и прежде, прислушиваться к спорящим снаружи крестьянам да радоваться, что Стогову удалось уйти вместе с самым ценным, что вез с собой небольшой отряд.
А снаружи бушевали страсти. Народ разошелся не на шутку. Судя по звукам, дело едва не дошло до драки, и это при том, что в основном в уничтожении гостей мнение было единым. Не было единства лишь в способах.