Штуцер и тесак

– Когда вы молитесь, то не будьте как лицемеры, которые любят молиться, стоя в синагогах и на углах улиц таким образом, чтобы все их видели. Говорю вам истину: они уже получили свою награду. Ты же, когда молишься, войди в комнату, закрой за собой дверь и помолись своему Небесному Отцу, Который невидимо находится с тобой, – процитировал я.

– Вы и Писание знаете? – изумился Спешнев.

– Местами, – кивнул я. – Ну, что, выпьем?

– За успех нашего дела! – провозгласил Спешнев.

– И погибель супостата, – поддержал я.

– Хочу вас спросить, – начал Спешнев после того, как мы закусили. – Что собираетесь делать дальше?

– А с чего интересуетесь? – ответил я по-еврейски.

– Я тут прислугу расспросил. Завтра Хренины отбывают в Смоленск. Уехали бы вчера, но графиня занедужила. Вы ее излечили. Думаю, она предложит вам присоединиться. Спиной мается, а тут лекарь умелый. Графиня с дочкой поедут в экипаже, добро повезут в телегах. Двигаться будут быстро, в отличие от нас. Вам с ними скорее и безопаснее – тем более, что имеете лошадь под седлом. Если и нарветесь на французов, не тронут: не верю, что они способны поступить мерзко в отношении благородных женщин. А вот с нами опасно, в чем имели возможность убедиться.

– Я с вами!

– Почему?

– Что я буду делать в Смоленске? Без денег, связей и знакомств?

– Графиня может предложить остаться при ней.

– В роли комнатной собачки? Нет, Семен Павлович, я солдат и хочу встать на пути врага, – произнес я с пафосом. – Каждый день его присутствия на русской земле оскорбляет меня до глубины души. (Кажется, так писал классик?) Так что я буду их убивать – с вашей помощью, конечно.

– Спасибо! – он протянул руку, и я с чувством пожал. Любят здесь красивые слова и жесты. – Порадовали вы меня, и солдаты будут довольны. Они успели вас полюбить. Честно! – добавил, увидев мой недоверчивый взгляд. – Будучи сыном князя, пусть и не дворянином, вы не чванитесь и держитесь с ними, как ровня. О раненых заботитесь. Не пожалели трофеев для солдатской артели, хотя сами без гроша в кармане. Благодаря вашему серебру, провиантом разжились, даже мясом для котлов. Подобное редко встретишь. Знаете, как егеря вас зовут? Наш княжич. Наш, – повторил он. – Сколько вам лет, Платон Сергеевич?

– Тридцать один.

– Выглядите на двадцать пять, не больше. Мне вот тридцать три, а по виду – все сорок. С пятнадцати лет в армии, – он вздохнул. – Рядовым начинал. У моего батюшки было пятьдесят душ крестьян и трое сыновей – не прокормиться. Одно спасение – армия, туда и пошли с братьями. Три месяца рядовым считался, хоть унтер по чину[36]. Фельдфебель палкой по икрам бил, чтобы правильно стоял. Чины получал по выслуге лет, да и то с опозданием, поскольку вакансий не было. Поэтому всего лишь ротный командир и штабс-капитан. Связей нет, похлопотать некому. День-деньской в роте. Другие офицеры все спихнут на унтеров, а сами пребывают в безделье. Так у них родители богатые или покровители имеются. Мне так нельзя. Зато солдат знаю. У нас и полковой командир такой, Глебов Андрей Саввич[37]? Может, слыхали?

Я покачал головой.

– Замечательный командир! Служил под началом Суворова, был с ним в заграничном походе, отличился беспримерной храбростью. Несколько раз ранен, до сих пор французскую пулю в ноге носит. Мы с ним турка воевали[38]. Человек строгий, но справедливый, о солдатах заботится, как о детях.

– Слуга царю, отец солдатам?

– Вот! – улыбнулся Спешнев. – Умеете вы сказать, Платон Сергеевич. Ну, как пиит. Песни красивые сочиняете. У меня к вам просьба: постарайтесь очаровать графиню и ее дочку.

– Для чего? – удивился я.

– Нам нужен провиант и свежие лошади для повозок. Свои совсем худые, не довезут. А купить не за что. Артельная касса тощая, у меня денег нет – жалованье задержали. Вот ежели графиня снизойдет… Лошади у нее есть, конюшня в деревне большая. Ей самой, чтобы ехать, столько не нужно. Богата графиня. Для нее пяток лошадей – как для нас алтын. Все равно французы заберут, почему бы не дать?

– Кстати, – спросил я. – Отчего поместье у нее такое странное? Крепость, а не дом?

– Так бывшие польские земли, – пожал плечами Спешнев. – Мужу графини их после подавления восстания Костюшко пожаловали. Слыхали о таком?

Я кивнул: в школе «проходили».

– Генерал-лейтенант артиллерии Хренин Юрий Никитич в той кампании отличился, за что получил титул графа и это поместье. Оно хоть в старых польских землях – тех, что под русской короной с 1772 года, но его бывший владелец-поляк примкнул к Костюшко. Императрица имение конфисковала и подарила генералу. Сами понимаете, что любви к графу у поляков от этого не возникло. После подавления восстания тут еще не один год шайки из шляхтичей хаживали[39]. Грабили селян, вырезали русских помещиков. Вот генерал и выстроил себе такой дом. Пушки у крыльца видели?

– Нет, – удивился я.