Наконец кончается последний урок. Все собирают книги. Я выхожу на середину класса.
— Ребята! До свиданья. Мы не скоро увидимся, — объявляю я и жду, какое впечатление произведет мое сообщение. Пока слабое. Только Саша Михалев спрашивает:
— Что, уезжаешь куда?
— Нет, не уезжаю, а плавать ухожу на пароходе. Матросом.
— Матросом? На пароходе? Врешь! — недоверчиво смотрит на меня Михалев.
Теперь нас обступают ребята.
— Это ты, может быть, врешь! Вот спроси Кокина, он знает.
— Правда это, ребята, — подтверждает Вовка. — В субботу сам слышал, как его один моряк приглашал работать на «Трансбалт».
— А как же дома, отпустили тебя?
— Отпускают. Я ведь без моря жить не могу.
— Странно, как это ты двенадцать лет прожил?! — язвит вечный задирала Журкин. — Фасонишь?
— Ничего не фасоню! Слушай вот, — и я важно, со всеми подробностями, рассказываю о том, что произошло со мной в субботу на набережной. Ребята слушают, затаив дыхание.
— Счастливый! — вздыхает Галочка Тузова, когда я кончаю свой рассказ. — Во всех-то ты странах побываешь.
— Э-э! Да, может, тебя и не возьмут еще. Тоже мне матрос, — не унимается Журкин.
— Много ты понимаешь. Не возьмут! И вообще, чего ты пристал? По шее захотел? — сержусь я.
— Мальчики, мальчики, оставьте! Не ссорьтесь. Такой день! Надолго ведь расстаетесь, — успокаивает нас Катя Ярочкина.
— А чего он фасонит?
— А ты не приставай. Ну ладно, ребята. До свиданья! Не забывайте. Мне надо идти, а то опоздаю.
Я прощаюсь со всеми; и мы шумно сбегаем с лестницы.
С Вовкой у меня особый разговор. Как обычно, мы доходим до Восьмой Роты и останавливаемся.
— Вова… Может быть, ты тоже в матросы пойдешь? Примут, наверное, и двоих, — с надеждой говорю я.
— Примут-то примут, да батька не пустит. Я ему уже об этом намекал. И о тебе рассказывал. Он сказал, что драть тебя некому. Не пустит. А тайком я не хочу.
— Тайком, конечно, нельзя. Ну, Вовка, прощай! Пиши. Зайдешь к моей маме, возьми мои альбомы с марками и маленькие шахматы. Отдаю их тебе. На память.
Вовка молчит. Его не радуют мои подарки. Товарищи расстаются! Увидятся ли?
— Прощай, Гошка!
— Прощай, Вовка!
Мы быстро расходимся в разные стороны. Пройдя несколько, шагов, я оборачиваюсь и машу рукой. Вовка стоит и смотрит мне вслед.
Пока я иду на набережную к «Трансбалту», мысли о маме и школе не дают мне покоя.
«Нехорошо получилось, — думаю я, — мама остается одна, ей будет очень скучно жить. Кто теперь сварит ей обед, когда она усталая придет из школы? Придется ей и дрова колоть самой».
Я останавливаюсь у моста. На той стороне виден «Трансбалт». Еще не поздно вернуться обратно…
«Нет! Это невозможно! — Я решительно двигаюсь дальше. — Всем нахвастался, попрощался! А маме буду часто писать. Деньги посылать. Может быть, «Трансбалт» и не так скоро уйдет в рейс. Книги с собой возьму на пароход, чтобы не отстать от ребят. Не возвращаться же мне через два года снова в пятый класс! Плохо, что с Аполлинашей не попрощался».
По мосту, разбрызгивая подтаявший снег, быстро едет мальчишка на финских санях. Я снисходительно смотрю на него.
Это уже пройденный для меня этап.
«Кому кататься, а кому и в плаванье идти. Мама такой молодец! Отпустила меня плавать. Поняла, что море для меня — все».
Дохожу до «Трансбалта». Поднимаюсь по трапу и вдруг слышу откуда-то сверху:
— Эй, молодец! Слезай вниз! Нельзя на пароход заходить! — Это кричит мне вахтенный, перегнувшись через фальшборт.
— Мне капитана нужно.
— Чего? Капитана? Зачем он тебе?
Я уже добрался до главной палубы.
— По личному делу, — смело отвечаю я.
— Ишь, какой деловой, — смеется вахтенный и открывает дверь в белую надстройку. — Марья Гавриловна, — кричит он, — тут пацан какой-то к Михаил Константинычу пришел! Проводи его.
В дверях появляется толстая женщина с белой наколкой на волосах и в белом кружевном переднике.
— Ну пойдем, мальчик.
И мы входим внутрь судна. Длинный, залитый электрическим светом коридор. С одной стороны гладкая и белая, как фарфор, стена, с другой — множество дверей. Над каждой табличка. Я успеваю прочитать: «Старший механик», «2-й механик». Потом мы поднимаемся по трапу наверх. Опять коридор, опять наверх… Везде двери, двери… Наконец женщина останавливается перед красивой полированной дверью с медной блестящей ручкой.
— Вот здесь капитан. Постучи, — говорит она и уходит. Я остаюсь один.
Волнение охватывает меня. Наконец решаюсь и тихонько стучу в дверь. Никакого ответа. Я перевожу дыхание и стучу сильнее.
— Войдите, — слышу я приглушенный голос и открываю дверь. Первое, что бросается мне в глаза, — большая клетка. Там в кольце раскачивается разноцветный попугай. Потом я замечаю на полу мягкий ковер, большой письменный стол и пустое деревянное кресло перед ним. Капитана я увидел спустя несколько секунд. Он стоял в углу своей большой каюты и в упор смотрел на меня острыми, черными, слегка прищуренными глазами. У него темное от загара морщинистое лицо. Седая, расчесанная на две стороны борода закрывает грудь. На рукавах блестят золотые нашивки.
— Чем могу служить, молодой человек? — говорит он.