Штурман дальнего плавания

Весь этот флот стоял между плавучими мостками-бонами в образованных ими маленьких квадратных гаванях. С бонов на берег поднималась широкая деревянная лестница, которая вела прямо к зданию яхт-клуба. На берегу стояла высокая мачта со спортивным флагом ВЦСПС. Справа виднелись вышка для прыжков в воду и вытащенные на берег для ремонта яхты.

— Игорь, смотри какая! — показал мне Сережка на маленькую изящную коричнево-золотую яхту, когда мы вышли с ним прогуляться по бонам. — Это «Сказка». Вот когда получу диплом яхтенного капитана, то буду на ней командиром плавать. Мне уже начальник клуба обещал.

— Что это за диплом яхтенного капитана?

— А ты разве не знаешь? Тут при клубе каждую зиму работают курсы. Три раза в неделю. Я прошлую зиму ходил. Учат там навигации, лоции и управлению яхтой. Надо сдать теорию, а потом практику. Ну, всякие повороты, спасение утопающего и другие маневры. Сдашь, тогда тебе дадут диплом и разрешат самостоятельно плавать на яхте. Осенью я буду сдавать.

— И будешь командиром?

— Конечно. Хочешь, тебя в команду возьму?

— А мне можно на эти курсы ходить?

— Можно, если в школе хорошо будешь учиться. Николай Юльевич — председатель комиссии; он если узнает, что плохо учишься, сейчас же от курсов отчисляет.

— Я обязательно зимой на курсы запишусь!

— Ну, тебе еще много чего надо изучать на практике.

Но я во что бы то ни стало решил поступить на курсы яхтенных капитанов. Плавать самостоятельно! Управлять самому яхтой и выходить в море! Да ведь лучшего нечего и желать!

Сережка повел меня в здание и показал класс, где он учился зимой. На стенах висели разрезные модели яхт, карты Финского залива, щиты со сделанными из тонких тросиков морскими узлами, стояли компасы. Потом вернулись на «Орион». Лев Васильевич приказал еще раз все осмотреть и привести в порядок. Когда это было сделано, я побежал к телефону и позвонил маме на работу. Откуда-то издалека донесся до меня ее ласковый, обрадованный голос:

— Ну, слава богу! Гоша, нельзя же так долго не давать о себе знать! Целых три дня не был дома…

— Мамочка, мы сегодня уходим в море. В понедельник обязательно приду и все тебе расскажу.

К шести часам вечера стал собираться экипаж «Ориона». Первым приехал боцман Саша Зуев. Высокий, рыжий, с трубкой. Такой, каким описывал его Сережа. Он поздоровался, оглядел меня с ног до головы и, положив свой чемодан, принялся по-хозяйски обходить всю яхту. Я боялся, чтобы Зуев не сделал мне какого-нибудь замечания. Потом вместе приехали Альберт Пантелейчик, спокойный, с добрыми серьезными глазами молодой парень, и Кузьмич, веселый, краснолицый и шумный старик с низким трубным басом. Не заметил я, как появился на борту Любавин. Он увидел меня и похлопал по плечу:

— Как, мореплаватель, привыкаешь? А где же второй?..

Последним приехал Седов, который сразу же, как только поднялся на борт, со смехом начал рассказывать какое-то свое приключение. Вскоре появились и отдыхающие. Их было человек десять. Они с удовольствием вдыхали чистый морской воздух, расправляли плечи и громко восхищались теплым вечером.

— Все? Больше никого не будет? — спросил Бакурин у одного из приехавших гостей.

— Все, товарищ капитан.

— Тогда пошли, — сказал Лев Васильевич и неожиданно закричал: — По местам! Паруса ставить!

Я видел, что каждый член экипажа знает свое место. Боцман, Кузьмич и Седов бросились к бизань-мачте и быстро начали поднимать парус. Любавин и остальные начали разбирать снасти у грота. Я еще не знал, что мне делать, и присоединился к группе Николая Юльевича.

— Пошел дирик-фал! Выбирай гафель-гордель! Гинцы раздернуть! — громко командовал Николай Юльевич, и огромный грот стал медленно подниматься кверху. Тянули изо всех сил. Я хватался то за один, то за другой конец и везде чувствовал себя лишним, — так слаженно работала команда.

Когда поставили задние паруса, Любавин скомандовал:

— Кливер-фал и стаксель-фал пошел! — И передние паруса поползли наверх.

Бакурин сидел на руле и ждал окончания постановки парусов.

— Все готово! — доложил ему боцман.

— Отдавайте швартовы!

Концы отдали, и «Орион» медленно отвалил от бона. Паруса забрали ветер, яхта слегка накренилась и побежала вниз по реке мимо клуба и низких зеленых берегов Невки.

Я стоял на носу. По бортам мелькали вехи. Справа — красные, слева — черные. Мы шли по Крестовскому фарватеру. Две мили отделяли нас от моря. Вечер выдался на редкость хороший. Огненный шар солнца спускался к горизонту. Вода меняла оттенки от серебряного к оранжевому и затем к красному. Ветер, напоенный ароматом моря, обдувал мое лицо. Экипаж и гости расположились на корме и тихо разговаривали. Я обернулся и увидел город. В теплом дрожащем воздухе будто бы прямо из воды поднимались здания. Дымили трубы. Виднелся громадный ажурный кран Северной верфи. Пламенем горели стекла окон огромного дома на Васильевском острове, и, высоко подняв золотой купол, сиял на солнце Исаакиевский собор.

«Орион» подходил к входному бую. Впереди на горизонте тоненькими, чуть заметными очертаниями виден был Кронштадт.