Штурман дальнего плавания

Правильно! Пойду завтра в школу. Посмотрю, как отнесутся ко мне ребята, а там видно будет.

6

В класс я вхожу сразу после звонка. Ко мне подбегает Вовка, а за ним и все ребята.

— А, Гошка, здорово! Как дела? — Мне жмут руки.

— Наплавался уже? — спрашивает Коля Музиль.

— Наплавался, — смущенно отвечаю я.

— Гоша! Ты сегодня дежурный. Твое дежурство вчера было, так за вчера, — распоряжается староста класса Леля Баканова.

Подходит Журкин:

— Гошка, ты два дня пропустил. Задачи трудные были. Я тебе их объясню. Почему же тебя не взяли?

— По молодости. Я у капитана два часа просидел.

— Да ну? Значит, на пароходе все же был? — с завистью спрашивает Журкин.

— Ой, Гошечка, ты нам все подробно расскажи, это так интересно! — пищит Галочка Тузова.

Меня тормошат со всех сторон:

— Микешин! Так, значит, тебя из футбольной команды не выписывать? Это вот хорошо. А то у нас правого края некому играть.

— Ты машину на пароходе видел? — кричит с задней парты Барыкин.

— Гошка, теперь капитан твой знакомый! Скажи, нам можно посмотреть корабль?

Мне задают столько вопросов, что я не успеваю на них отвечать.

— Что же, тот тебе наврал? У которого спрашивали, — напоминает Вовка разговор на набережной.

— Наврал. Я его больше не видел.

— Пароход-то когда уходит? Может быть, пойдем всем классом его проводить? — предлагает кто-то.

Мне становится радостно. Значит, действительно мама и Аполлинаша правы. Никто и не думает издеваться надо мной.

В класс входит Аполлинария Васильевна. Она смотрит на оживленные лица ребят и строго говорит:

— Звонок уже был. По местам. Микешин расскажет вам все после уроков.

Учительница чувствует, что все произошло так, как она говорила. Мы рассаживаемся. Пока Аполлинаша перелистывает журнал, я тихонько достаю из кармана белого слоника и шепчу Кокину:

— Капитан подарил. Из Сингапура. Потом все расскажу…

Глава вторая

1

Вскоре произошли события, которые изменили мою жизнь. Мы с мамой переехали с Заротной на Мойку. Там нам дали более просторную комнату, и мне пришлось перейти в другую школу, поближе к новому дому. Потерял я и своего товарища — Вовку Кокина. Его отца направили на работу в какой-то крупный промышленный центр на востоке. Наш переезд на Мойку и Вовкин отъезд из Ленинграда совпали.

Комнату мы получили в первом этаже. Сначала это было как-то непривычно. Маме все казалось, что в окна заглядывают, но потом она привыкла. Мне же было удобно. Я прямо из окна мог вылезать на улицу. Единственное окно нашей комнаты выходило на Зимнюю канавку. Вечерами по ней проплывали лодки, в которых сидели парни с гармонями. Они пели песни. Днем по канавке бегали катера и иногда заходили военные гребные шлюпки. Если я ложился животом на подоконник и высовывал голову, то из окна видел два горбатых мостика и вдалеке Неву.

Это были годы, когда, как грибы-поганки, быстро росли частные лавочки и рестораны, открывались шикарные магазины. Появилось новое сословие — нэпманы. В магазинах продавалось много вкусных и заманчивых вещей, но все было дорого, и купить этого мы не могли.

Рабочие, проходя мимо лавок, плевались, неодобрительно посматривали на заплывших жиром красномордых продавцов и ворчали:

— Поживите еще немного, скоро вам хвост прижмут.

В дни получки мама часто задумывалась, считая деньги, и что-то чиркала карандашом на бумажке. Мы мечтали пойти как-нибудь в кондитерскую и вдоволь поесть пирожных. Так, чтобы больше не хотелось! Но мечта пока оставалась мечтой.

Трудно смотреть на вкусные вещи и не иметь возможности их попробовать. Я несколько раз спрашивал маму, когда же мы сможем все это купить.

— Скоро, Гоша, очень скоро. Видишь, кооперативы уже начали открываться. Скоро все будет по государственным ценам.

Но все-таки жить стало немного легче. Хлеба уже стало достаточно.

Вскоре после переезда на новую квартиру я вышел как-то погулять. На Мойке против наших ворот был спуск. Здесь, у самой воды, я увидел мальчишку, который сидел на корточках и, засучив рукава, пускал на нитке грубо сделанную модель парусника. Паруса были сшиты неправильно, совсем не так, как я видел на кораблях в музее. По этой причине или оттого, что вообще модель была построена плохо, парусник шел не вперед, а двигался боком. Владелец то подтягивал его к себе и поворачивал руль, то дул в паруса, но результат оставался тот же. Случайно он взглянул наверх и заметил, что я за ним наблюдаю.

— Чего смотришь? Не видел, что ли? — грубо спросил меня мальчишка.

— Видел. Не пойдет твой корабль.

— Подумаешь, какой матрос выискался! — посмотрел он на мою форменку.

— Паруса не так надо делать.

— Не у тебя ли спрашивать?

— Да хоть и у меня.