Штрафники

– Нет-нет, совсем не то, – ничуть не обиделся Степанов. – Видите ли, шеф, непорядок в лагере. Все перепились, как свиньи, да обкурились анаши. Эйно в пулеметном «гнезде», наверное, уже пятый сон досматривает. Тоже хлебнул, и немало. Причем заметьте – на посту! При такой дисциплине нас можно брать голыми руками! Кроме вас, один я трезвый, – тут он преданно воззрился на меня. Потом перевел взгляд на чемодан с деньгами. «Премию за бдительность ожидает, – с презрением подумал я. – Вот ведь паскудыш!»

– Скажи, Антон, Мясорубу ты тоже стучал? – ровным голосом осведомился Сибирцев.

– Этому жлобу?! – гыгыкнул боевик. – Да никогда! Я не дурак – рисковать шкурой задарма. Ребята пронюхают – на куски порвут!

– Ты правильно зашел, точно по адресу, – приблизившись к нему, мурлыкнул я. – Здесь предателей любят, ценят и воздают им по заслугам. Тебе, в частности, причитается бесплатная путевка в теплые… очень теплые края!

– Вы чо… вы чо?! – испугавшись моего взгляда, попятился бывший москвич. – Вы чо… арк-х-х… – Жестко, без замаха, я врезал ему кулаком в солнечное сплетение, пленил согнутую шею самбистским «замком» и, резко рванув вверх-вниз, сломал.

– Минус один, – выпустив обмякшее тело, начал отсчет я, надел инфракрасные очки и выскользнул из блиндажа…

Зачистка первой землянки прошла без осложнений. Упившиеся, обкуренные наемники дрыхли как сурки и при моем появлении даже не шелохнулись. В результате они один за другим без промедления отправились в ад с перерезанными от уха до уха глотками… Минус два, минус три, минус четыре… Зато во второй возникли некоторые осложнения. Судя по запаху и окуркам в пепельнице, тамошние обитатели пили только водку, не смешивая ее с анашой. Причем употребили не слишком много. (В уголке чинно стояли всего две пустые поллитровки.) Поэтому зарезать их, как баранов, не получилось.

– Кто здесь? – едва я проник в землянку, привстал на топчане усатый мужик лет сорока. (По паспорту – Виктор Варушин, уроженец города Смоленска.)

– П-ф-ф, – выплюнул пулю мой «ППС». Варушин с простреленным черепом мгновенно испустил дух… Минус пять…

Однако его голос, а также слабый хлопок пистолета с глушителем потревожили оставшихся двоих. Один, жилистый украинец из Львова, не открывая глаз, попытался схватить приставленный к изголовью автомат.

П-ф-ф… п-ф-ф… (Обе пули в область сердца. Короткий, предсмертный стон.)… Минус шесть… Самым шустрым оказался третий, родом откуда-то из-под Харькова. Молниеносно сориентировавшись в обстановке, он метко швырнул тяжелый табурет, попав по руке с пистолетом. И, выхватив из-под подушки горский кинжал, прыгнул следом. Я встретил его мощным ударом ноги в корпус, отбросил обратно на топчан и, не целясь, метнул нож, вонзившийся харьковчанину в правую сторону груди. Надсадно хрипя, он попробовал дотянуться до автомата львовянина, но не успел. Быстро нагнувшись, я подобрал выроненный пистолет и всадил ему три пули в лицо… Минус семь…

– Силен, зараза, – проворчал я, выдернул из трупа нож, обтер лезвие об одежду покойного и, немного запыхавшись, выбрался наружу. В бездонном темном небе сияли мириады крупных звезд. Ни с чем не сравнимый горный воздух бодрил, освежал и приятно кружил голову… Сочная, без единой пылинки зелень деревьев… Хрустальное журчание ручья… В такую чудную ночь надо стихи сочинять или в любви признаваться, а не убивать себе подобных. Но… ничего не поделаешь, работа есть работа!

В пулеметном «гнезде» спал вечным сном фактически обезглавленный эстонец Эйно. Бесшумная очередь из «вала» Сибирцева разнесла череп часового на мелкие кусочки. Сам Костя с гранатой на изготовку (остальные лежали возле ног) стоял неподалеку от оставшихся двух землянок. Рядом жался трясущийся Малевич.

Я сложил руки крест-накрест, дескать: «Чисто! Действуй, братан!»

– Бу-ух… бу-ух… бу-ух… бу-ух… бу-ух… бу-ух, – рванули подряд шесть эфэшек (по три на каждую землянку).

– Минус двенадцать, – подвел общий итог Сибирцев, вручил мне один «вал» и свободной рукой взял за воротник фигуранта: – Идем, падла. Немного осталось!..

«Пчелы» хранились в небольшом сарайчике на окраине лагеря. Пыхтя и обливаясь потом, мы перетащили их на упомянутую выше площадку, установили на специальные заводские подпорки.

– Ну-с, финита ля комедия, – облегченно вздохнул я и махнул рукой Малевичу: – Запускай!

Ракеты стартовали на удивление тихо и мгновенно исчезли в небесной глубине.

– Уходим, – дернул я за рукав Сибирцева и одновременно начал нормативный отсчет времени: двести девяносто девять, двести девяносто восемь…

– Прощай, иуда! – на бегу крикнул Костя, зашвыривая контрольный прибор куда подальше… двести девяносто пять… Позади негромко взорвалась серьга в ухе предателя, но никто из нас не обернулся. Зачем? С ним и так все ясно… двести шестьдесят… Сто девяносто…