— Ни одна из них не испытывает к нему тёплых чувств. Сенатор также нажил себе врагов среди русских, немцев и греков. Он оголтелый антикоммунист, и не верит руководству новой России, считает всех немцев тайными нацистами и не любит социалистов.
— Как можно ненавидеть греков? — удивился Сторм. — Они только и делают, что бьют посуду на черепки, да тратят евро, которых у них нет.
Шауэрс снова не улыбнулась.
— Следующие в списке — ваши люди, из спецслужб. Это сегодня у сенатора в кабинете Джедидайя с Уиндслоу вели себя как старые приятели, но поговаривают, у них был конфликт по поводу какой-то тайной операции. И конфликт довольно бурный.
— Что за операция?
— Не знаю. Не мой уровень компетенции. Возможно, тебе удастся что-нибудь выяснить.
— Ты всерьёз полагаешь, что за похищением может стоять Джедидайя?
— Пока я не сбрасываю со счетов ни одну версию. Я думаю, вы там, в ЦРУ, способны на всё. Возможно, даже твоё появление здесь — всего лишь уловка.
Шауэрс допила свой кофе и аккуратно поставила чашку на блюдце. Хотя зачитанный ею список врагов был уже достаточно объёмен, Сторм подозревал, что о чём-то она умолчала. Большой опыт общения подсказывал, что самое важное люди обычно приберегают напоследок.
— Будь я на твоём месте, — сказал он примирительно. — Я бы ссал кипятком. Я бы думал: «С чего этот парень взял, что может вот так запросто влезать в моё расследование». Я бы не был так с собой любезен, как ты. Но совершено преступление, и есть вероятность, что Мэттью Дулл всё ещё жив. Ради его спасения нам обоим следует выложить все карты на стол, так что если есть ещё что-то, что ты можешь рассказать — что угодно — поделись со мной.
— Около года назад, — сказала Шауэрс, помолчав, — в Бюро стала поступать информация, что Уиндслоу берёт. Взятки. Очень крупные. Первая жалоба пришла от одного техасца, участвовавшего в тендере на получение выгодного военного контракта. Человек из команды сенатора потребовал откат, техасец отказался — и контракт достался другой компании. Техасец пожаловался в Бюро, но всё, что у нас было — его показания, а на этом уголовное дело против сенатора Соединённых Штатов не построишь.
— И ты начала копать глубже.
Шауэрс кивнула.
— Я обнаружила, что Уиндслоу вносил поправки в законодательство, позволяющие нефтяным корпорациям получать миллионы долларов от зарубежных операций, не платя налоги в казну США.
— Но в этом нет ничего противозаконного, — заметил Сторм. — Сенаторы постоянно помогают своим друзьям натянуть налоговую службу.
— Так-то оно так, но я выяснила, что Уиндслоу берёт плату, размер которой зависит от того, какую сумму он помог вывести из-под налогообложения. Другими словами, я нашла нескольких человек, готовых дать показания об откатах. Но это, опять же, были только слова. Уиндслоу умён, и старается не оставлять следов. И тут мне в руки попал «дымящийся пистолет». Я обнаружила электронный платёж, который определённо был взяткой от кого-то из-за рубежа.
— От кого? От правительства, корпорации, или от частного лица?
— Я не уверена. Взятку трудно доказать. Тот, кто даёт, не признаётся. Тот, кто берёт, не признаётся. Обычно дело можно завести, только обнаружив денежный след.
Шауэрс продолжала:
— У меня получилось отследить перевод шести миллионов долларов с банковского счёта в Лондоне на Каймановы острова. Там деньги обналичили и доставили в Вашингтон. Я почти не сомневаюсь, что в конце концов они осели в кармане сенатора Уиндслоу.
— Почти не сомневаешься или уверена?
Сторм увидел боль во взгляде собеседницы. Его вопрос задел её за живое.
— Я уверена, что накопала достаточно косвенных улик для открытия дела, — ответила она. — Но директор Бюро спрятал результаты моего расследования под сукно. Без объяснения причин. Это было три недели назад.
Шауэрс взглянула на часы. Было уже одиннадцать, и ресторан закрывался. Она собрала со стола записки, сказав:
— На сегодня мы закончили. Теперь ты в курсе всех обстоятельств похищения. Завтра утром ровно в восемь я за тобой заеду. Оперативный штаб по расследованию дела расположен в штаб-квартире ФБР. Если у тебя есть ещё какие-то вопросы — задашь их моим боссам.