Штольня в Совьих Горах

— Достойна похвалы твоя сыновняя привязанность! Поезжай же к себе в горы, юноша, простись с матерью. Но к весне возвращайся к нам, в Вену!

Вот так и удалось Метеку, хоть и на короткое время, вырваться на свободу из клетки золотой.

Вернулся Метек домой в солнечный день зимний. А ехал он всю дорогу на сером коне собственном, которому в Вене купил уздечку, серебром украшенную. Люди по пути встречали его, как важную особу, из окон ему глаза девичьи улыбались. Но парень ни в одной деревне не остановился, не поговорил ни с кем — домой торопился. Скакал по дороге, что высоко в горы ведет меж заиндевевших пихт — к вершине Бараньей Горы, где его хата стоит. К матери спешил!

Издалека заприметила сына обрадованная старушка. Скорее дров в печку подбросила, горшок с борщом ближе к огню подвинула, а рядом — еще горшок, с клёцками. Сама же, как возилась у печи в безрукавке — за порог хаты выбежала: встречать Метека после дальней дороги.

— Вернулся, сынок мой ненаглядный!

— Здравствуйте, матушка! Вернулся…

Сердечно обнял Метек старушку, руки ее натруженные поцеловал, а она — в радости несказанной — скорее Метека в хату повела.

Пока уставший от долгого пути конь уже овсом в теплой конюшне лакомился, а молодой скрипач борщ и клёцки доедал, начала старушка расспрашивать сына про Вену, про императора и двор его, про дорогу дальнюю. Любопытно ей было — каково-то пришлось ее дорогому сыну в том далеком свете?

— Хорошо, матушка, всё хорошо! — с этими словами положил Метек на стол кошелек с деньгами.

А когда мать села кудель прясть и с любопытством поглядела на него, ожидая рассказов, Метек обо всем ей поведал, ничего не утаивая. Встревожилась старушка, слезами залилась. Не было и для нее тайной, что милость императорская — это приказ. Ни обойти его, ни воспротивиться…

В долгие зимние вечера шила она сыну рубахи нарядные, красивой стёжкой камзол расшивала, сырки над огнем сушила — в дорогу неближнюю. Так и шло время. И оглянуться мать с сыном не успели, как на лугах снег уже начал таять. А из-под него сначала робко, по одному, а потом уже пучками, начали выглядывать подснежники. Следом за ними появились белые и лиловые крокусы, ветер ласковый и теплый подул, помог почкам расцвести на старой черешне, пташек разных петь сманил…

Была это первая в недлинной жизни Метека весна, когда не радовался он ни солнышку, ни бурливой воде горных потоков. Наступал несчастный день, когда ему предстояло расстаться с матерью и родным домом, с горами любимыми и свободой… Как жаль ему было покидать пихты зеленые, шумные потоки и луга горные!

Однажды утром взял Метек свою яворовую скрипку и пошел на луг, чтобы с родными местами на долгие годы проститься. Как всегда сел на поваленный бук, напротив груды камней, и повел очами по лесам далеким, по долинам цветущим, по вершинам гор, на которых еще снег лежал. Только печальными были теперь глаза эти, и слезы в них крупные блестели. Зарыдала и скрипка: лилась по горам песня грустная о яворе, который засыхает, потому что злые люди обрубили у него кроны:

Явор зеленый,
Где твои кроны?
Их люди срубили,
Что в полночь тут были…

Долго играл Метек свои печальные мелодии, давно уже прозвонили в костёле к поздней обедне. Когда солнце к западу склоняться начало и над потоком в долине медленно туман седой стал подниматься — зашуршало среди камней и блеснуло что-то под солнцем: словно бы потерянная монета.

Поглядел Метек на камни. И опять то самое диво увидел, что и летом: Змеиный Король в золотой короне. Явился сюда из далекой пещеры, скрытой где-то в скалах у подножья Бараньей Горы. Пробудила его от глубокой дрёмы пришедшая в горы весна, привлекла на зацветший луг Метекова скрипка. Спустился он с груды камней и у ног парня в клубок свернулся, как прежде, только голову высоко поднял. Корона его отбрасывала во все стороны золотистое сияние.

— Вот и снова мы с тобою свиделись, Метек! — человеческим голосом промолвил Змеиный Король. — И очень я рад этому. Но скажи мне — почему ты так печально играешь? Глаза у тебя тоскливые, и лицо изменилось. Скажи же мне, что тебя тревожит, а я попробую помочь…

Опустил Метек скрипку яворовую, с благодарностью посмотрел на змею и сказал:

— Правду говоришь, ваша милость, Король! Грустно мне очень, и потому тоскливые песни сегодня играю. А всё это из-за того, что расстаюсь я с матушкой родимой, с горами, со свободой…

Проницательно посмотрел на него Король глазами изумрудными.

— Как это так? — недоверчиво спросил юношу. — Хочешь покинуть горы? Бросить мать и хозяйство отцовское?!

— Да… — прошептал Метек, и по лицу его две слезинки горькие скатились.

— Но скажи, почему так получилось?.. Говори же, человек! — беспокойно зашипел Змеиный Король. И тогда Метек рассказал ему обо всём, что случилось в Вене.

— Нет, не уедешь! — очень строго и важно сказал на это Король. — Не печалься: никогда этого не будет, потому что ты горячо любишь горы и оттого так чудесно играешь, что сердце твое этого жаждет. Над сердцем даже император не властен!