Штольня в Совьих Горах

Лето в том году знойное было, жито хорошо выколосилось. Весь день люди за работой возле дома, в поле и в огороде хлопотали. Один староста, как обычно, в полдень на лавке в своей канцелярии разлегшись, похрапывал, на скобу двери закрывши. Никто к нему со своим делом в эту пору ходить не отваживался — разбуженный нежданно, Шимон Клосек в великий гнев впадал, хмурился грозно и на людей покрикивал, словно помещичий свинопас на свиней господских. Даже сам писарь и молодой писарёнок старосты боялись: бывало, как заслышат, что часы на башне костельной полдень вызванивают — скорехонько в корчму, на кружку пива, уходили; только бы их начальник спал в полном покое.

А надо вам сказать, что знамя это прусское, с красивым древком дубовым, когда Шимон его не вывешивал, всегда бережно скатанное, в углу стояло, — за шкафом, где печать старостина, чернильница, перья и книги разные хранились, а также бумаги всякие, в волостном управлении потребные.

Как и все в Замлынской Гурке, знал Станек Завада обычаи старосты, знал и час, когда он спит. В это время писарь с писарёнком всегда возле калитки Мисюрихи останавливались: поболтать с нею любили. Тут и дивиться нечему — приходилась Мисюриха писарю кумой, а сам Мисюр — свояком. А в деревне Мисюриха тем славилась, что каждый сон разъяснить умела: был у нее сонник старинный, так она его наизусть знала.

И вот, накануне дня рождения короля прусского, только лишь в костёле полдень вызвонили, увидел Станек из окна своего, что возле калитки Мисюрихи уже беседа с писарем началась. Загнала Мисюриха коз в хлев, на лавку перед хатой уселась, да и давай с кумом болтать. И так они живо беседовали, что у старухи аж оборки на крахмальном чепчике качались. Не иначе, как она писарю сон его последний разгадывала…

«Ну, видать староста там разлегся» — обрадованно подумал Станек и на небо посмотрел. А солнышко уже прямо над башней костельной оказалось и пригревало сильнее, чем обычно.

Вышел парень осторожно из хаты и в огород побежал. Поначалу в густые заросли конопли спрятался, оттуда в малинник перескочил и через дыру в изгороди, лопухами прикрытую, в сад к старосте пробрался. Прячась за яблонями, никем не замеченный, Станек под самое окно канцелярии подполз и в высокой полыни затаился.

Совсем тихо в канцелярии и в коридоре было: только через окно раскрытое слышно было, как староста похрапывает.

Вылез Станек из заросли полынной и тихонько окно открыл. Обрадованные мухи жужжать и биться о стекло перестали, и вон из душной комнаты вылетели. А староста громко сквозь сон вздохнул и еще сильнее захрапел.

Станек, словно кот проворный, так осторожно в комнату проник, что ни одна половица не скрипнула. Схватил он скатку и, дыхание притаивши, не спуская глаз со спящего старосты, швырнул знамя Фридрихово в полынь и сам за ним поспешно выскочил.

Опять-таки через заросли, через лопухи и густую крапиву — то к земле припадая, то за деревьями прячась, выбрался парень за изгородь старостиного сада, за которым, в тени верб, с тихим плеском текла Особлога.

У берегов, что некруто к прозрачной воде спускались, густые камыши росли, а в них весь день только и слышно было, как птицы болотные перекликаются. Никто в тех местах ни зверя, ни птицу не пугивал — люди из деревни в эту сторону не хаживали.

Мужики зеленого этого затишья пуще огня боялись: молва стоустая ходила, будто там, возле старого моста, кто-то путников страшит. Будто бы однажды, когда два кума Мисюрихи с ярмарки в Крапковицах возвращались и, развеселившись, петь начали — кто-то из-под моста словами той же песенки ответил. Но лишь только они в камыши заглянули, чья-то рука одного из мужиков за полу сермяги ухватила и в реку потянула. При этом что-то в воде так странно булькало и плескалось, что второй кум в страхе превеликом удрал в Замлынскую Гурку и три дня из дома не выходил…

В другой раз писарёнок со своим дядей на телеге через луга ехали; в темноте с дороги сбились. Оглядываются вокруг, а тут из-за вербы молодец статный такой выходит — в кафтане с воротником красным, и шапке алой на голове. Подвезти просит. Ну, дядя и писарёнок охотно его на воз сажают. А у них фонарь новый с собой был, только масла в нем не хватало. Тогда молодец этот сам огонь высек и как-то так устроил с фонарем тем, что он и без масла стал гореть! Потом они уже с ярким светом ехали, так что им и шапка алая, и воротник незнакомца хорошо видны были.