Штирлиц, он же Исаев

Дзержинский молча расхаживал по кабинету, отпивая чай из высокого тонкого стакана. Он любил Всеволода, как, впрочем, и все те, с кем Всеволод работал. Правда, Василий Морковец, которого все знали как несколько суховатого, но знающего человека, постоянно подчеркивавшего свое батрацкое происхождение, испытывал к Владимирову чувство неприязни, которую не считал нужным скрывать.

– Почему вы не любите его? – спросил как-то Бокий.

Израненное лицо Морковца перетянуло гримасой удивления:

– А какое все это имеет отношение к работе?

– Прямое.

– Знаете, я с пацанства терпеть не мог любимчиков, а Владимиров ко всем влез; изящен, спору нет, умен… Не люблю я тех, кто со всеми норовит быть товарищем.

– Смотреть исподлобья лучше?

– У вас есть какие-нибудь конкретные пожелания, Глеб Иванович? Я готов их выполнить…

Бокий разговора продолжать не стал, но при встрече с Дзержинским заметил:

– Мне делается страшновато, когда я вижу, как Морковец растет у себя в управлении. Недобрый он человек.

– Работник неплохой, – пожал плечами Дзержинский, – если будет заноситься – одергивайте. Хватка у него мертвая, такие тоже нужны. Его отношение к Всеволоду понятно: посредственность обычно противостоит талантливости и не очень-то ее жалует…

…И сейчас, молча расхаживая по кабинету, Дзержинский отчего-то все время возвращался к этому разговору с Бокием, который был у них давно, с год назад, если не больше.

– Брать его из госпиталя, – говорил Дзержинский, – дело рискованное. Они уберут его, как только почувствуют опасность. Кто из эстонских разведчиков у вас арестован? Серьезные люди есть?

– Пока говорить трудно. Но, по-моему, серьезных людей нет… Спекулянты…

– Видимо, Всеволода обыграли немцы… Либо они поняли, что потеряли шифровальщицу, либо в связи с этим же делом Всеволод засветился… Оленецкую взяли?

– Да. Сегодня на границе.

– Козловской пока не говорите, не надо травмировать. Я ее, помнится, знал: баба взбалмошная, но честная… Что Оленецкая?

– Призналась, что работала на Нолмара. Больше ничего не говорит.

– Скажет… Дня через два побеседуйте, только осторожно, с Козловской… Она служит по ведомству Рабкрина?

– Она откомандирована в Гохран.

– А что нового в Гохране?

– Там банда, Феликс Эдмундович. Честно говоря, их бы стоило взять всех скопом.

– Факты где? Улики? Бесспорные доказательства?..

– За ними и охотимся. Если позволите, я в ближайшие день-два все вам доложу.

Дзержинский вдруг остановился, будто споткнувшись о какую-то преграду:

– А где Стопанский?

– Поляк? – спросил Бокий.

Дзержинский хмуро усмехнулся:

– Поляк здесь, я поляк.

Он умел улыбаться в самые трудные минуты.

– Я спрашиваю о подполковнике из второго отдела… которого вербовал Всеволод.

– Ах, Стопанский! Живет в «Гранд-отеле».

– Посулите ему хороший гонорар, если он завтра же сможет уехать в Ревель.

– Исаев его агент? – предположил Бокий.

– Верно. Только вот что, Глеб Иванович… Гонор и бахвальство – это главные отличительные черты шляхты. Поэтому укажите ему твердо и резко, что, если он сразу же скажет вам правду – он нам в ревельском узле не может помочь потому-то и потому-то, степень риска такая-то и такая-то, – мы уплатим ему в два раза больше, чем если он будет лгать. Коли он этим делом заинтересуется, продумайте план, дайте ему разыграть комбинацию, не торопитесь предлагать свою версию. Пусть он эту комбинацию тщательно запишет: с именами, выходами на тех или иных людей, с адресами – мы это проанализируем, проверим через наши закордонные возможности, внесем коррективы и немедленно отправим поляка в Ревель. Пусть работает.

– Роману пока ждать?

– Да.

– А если не выйдет со Стопанским?

– Следите за «Правдой», Глеб Иванович. И англичане и немцы после введения нэпа вальсируют вокруг нас… Нажмем через Красина в Лондоне, а послезавтра в Берлин уезжает Крестинский. Николай Николаевич тоже умеет нажимать. Сейчас не восемнадцатый год, сейчас с нашими людьми не так просто расправиться – можем прикрыть…

– Признаем Всеволода своим?

– Признаем, если положение окажется безвыходным: нет ничего смешнее позиции страуса, прячущего голову под крыло, – ни одно государство невозможно без разведки.

– Крик поднимется…

– А мы что, крика не слыхали? Покричат – перестанут, нам ли привыкать?