Штабс-ротмистр (СИ)

Лица у пилота и учёного вытянулись. Оба ординары, они представить себе не могли, что придётся покинуть безопасную гондолу и добровольно отправиться в компанию хищных, голодных, а ещё напуганных и обозлённых людоедов. Тышкевич, если и трусил, старался не показывать, чтоб не сеять панику у двух гражданских.

— Так точно, ваше благородие. Позвольте лишь уточнить: пойдём пешим строем или нырнём в поток?

— Водный путь опаснее. Слышали уже, что рептилоиды из-под воды напали на пароход неподалёку от Веракрус?

— Конечно… К тому же придётся держать воздушный пузырь, иначе ординары задохнутся.

— Именно. Штабс-ротмистр, вам придётся вести и защищать одного из них. Я — второго. Одна пара обязана дойти.

— Нет! Простите, господа, я не пойду, — заупрямился пилот. — Государёв устав запрещает нам кидать воздушное судно, исправное и способное лететь. Энергии хватит на несколько дней, пища и вода имеются. Богородица не оставит меня!

Капитан не стал ввязываться в богословский спор: распространяется ли покровительство Девы Марии на сей адский мир, здесь скорее правит бал дьявол. Задал вопрос:

— Что вы намерены предпринять?

Видно было, что аэронавт об этом ещё не подумал и соображал на ходу.

— Рискну включить тягу. Снижусь в пробой, насколько возможно. Опущу нос. И дам полные обороты. Ширины должно хватить… Надеюсь.

— На полном ходу вмажетесь в противоположную стенку? — Тышкевич, обладая пусть самым незначительным опытом рулить дирижаблем, сразу въехал — дело гиблое.

— Есть более разумный путь! — зачастил профессор. — Мы оба остаёмся у пробоя. Как только вы вернётесь к Великому Князю, просите прислать на выручку большой и малый корабль. Пусть малый летит в Тартар, связавшись тросом с большим, нас зацепит — и домой! Сколько длина каната, на котором опускали в провал собаку?

— Верста. Или чуть больше, — вспомнил капитан. Идея Романа Эдуардовича его ничуть не вдохновила.

— Вот! А собака была испуганной. Стало быть, попала под амулет страха этих загонщиков. Поверхность наших планет близка! Думаю, угольные шахты поболее роют.

Для всех было ясно, что профессор, как и пилот, отчаянно страшится пешего променада среди ящериц. Даже под защитой Одарённого.

Командир принял решение.

— Штабс-ротмистр, плетением ночного видения владеете?

— Так точно. Стандартный набор Девятого Отделения.

— Значит, идём как стемнеет. Твари — холоднокровные существа, им тепло и солнце надобно, ночью должны тихо себя вести или спать. Я забираю фотографическую плёнку у Романа Эдуардовича.

Они выждали, когда очередная партия ящеров ухнула вниз, в сгущающихся сумерках. «Загонщики» исчезли, у подножия тропических деревьев никого не было.

Дирижабль снизился, к земле устремилась верёвочная лестница.

Тышкевич простился с остающимися. Встретит ли их ещё? Предвидение молчало. Как обычно — фифти-фифти, увидит или нет.

Спустился вниз, следом легко соскользнул капитан. Оба уставились в темнеющий провал. Вдали, на противоположной стороне, просматривался водопад.

— В «Девятке» учили работать группой?

— Чаще парой.

— Тогда — простите, штабс-ротмистр. Я привык в одиночку. Можем друг дружке помешать. Надеюсь, вы — способный кинетик. С Богом!

Никаких трогательных сантиментов вроде «если ты дойдёшь, а я нет, передай моей дочке…», ничего подобного не просили ни рискнувшие спуститься, ни оставшиеся в дирижабле, немедленно набравшем высоту.

Воронин разбежался и прыгнул в пробой.

Конечно, Тышкевич владел некоторыми плетениями, помогающими заскочить на высокую стену или не поломать ноги, выскочив из окна второго этажа. Большего не требовались для защиты особо важных персон. Да и эти умения редко кому пришлось применить на деле.

Безо всякой лихости, доступной магу десятого уровня, граф начал спускаться следом, но аккуратно — как альпинист после восхождения. Правда, без снаряжения.

Метров через пятнадцать наткнулся на первый труп, довольно свежий. На остром скальном выступе лежал монстрик, размозживший башку о валун. Не съеденный товарищами, улетевшими дальше вниз.

Значит, предполагавшаяся лёгкость преодоления прохода между мирами оказалась сильно преувеличенной.

Ниже попадались рваные куски мяса, сапоги скользили по сине-бордовой крови.

Развороченные внутренности, издающие непередаваемый запах.

Обглоданные черепа. Благодаренье Богу — ни одного человеческого. Такого, что при жизни мог принадлежать Воронину.

Стемнело до черноты. Подсвеченные в тонком мире плетениями, ошмётки плоти смотрелись особо омерзительно.

Часть тварей погибла не сегодня — раньше. Разложилась. Удивительно, что когда пролетали на дирижабле, и работала вентиляция, смрад не затянуло внутрь кабины.

Тышкевич не мог определить, как далеко он спустился. Только время. Второй час. Третий… Рассуждения о тросе верстовой длины казались уже несерьёзными, провал был бесконечен.

Наконец, начал клубиться туман, памятный по полёту. Видимость упала, даже с помощью плетения.