Саттвический рассудок адекватно, взвешенно, точно воспринимает происходящее вокруг него, он знает, когда действовать, а когда воздерживаться от действия, какому закону следовать, что нужно, а чего не нужно делать, что безопасно для души, а что опасно, чего нужно остерегаться и избегать, а на что давать полное согласие, что связывает дух, а что ведет к его освобождению. То, чего саттвический человек, используя свою сознательную волю, избегает и чему следует, зависит от степени его просветленности и эволюционной ступени, которой он достиг, поднимаясь по лестнице, ведущей его к высочайшему «Я» и Духу. Саттвическое сознание достигает вершины своего развития благодаря постоянному и неугасимому стремлению буддхи к Высшему, когда эта часть существа всецело сосредоточивается на том, что выше обычного ума и воли человека, когда она указывает ему на запредельные высоты, начинает контролировать его жизнь и чувства и стремится, благодаря Йоге, достичь единства с высочайшим «Я» человека, универсальным Божественным, с трансцендентным Духом. Именно так, развивая саттвическую гуну и выходя за ее пределы, человек может подняться над гунами, выйти за пределы ограничений ума, в результате чего ментальная воля и интеллект и сама саттва растворяются в том, что превосходит гуны и внешнюю инструментальную природу. Душа там погружена в свет и находится в неразрывном единстве с высшим «Я», Духом и Богом. Достигнув этих высот, мы можем предоставить Высочайшему спонтанно и свободно управлять Природой в нашем существе – и тогда уже не возникнет неправильных или беспорядочных действий, никакой элемент ошибки или неспособности не омрачит и не исказит работу совершенной и светоносной силы Духа. Все земные условия, законы, дхармы перестают что-либо значить для нас; Бесконечный действует в освобожденном человеке, для которого нет закона, нет кармы, нет никаких ограничений, а есть только бессмертная истина и право свободного духа.
Характерными качествами саттвического темперамента и ума являются гармония и порядок, ощущение радости и счастья, ясная и тихая удовлетворенность, внутренняя легкость и невозмутимость. Ведь на самом деле мы, явно или скрыто, всегда преследуем одну и ту же цель – счастье или хотя бы его подобие, имитацию, суррогат, наш ум, наша воля, наши эмоции, наше тело ищут некое удовольствие, радость, удовлетворение. Страдание же наша природа вольно (когда без него не достичь желаемого) или невольно (когда оно налагается вселенской Природой и его невозможно избежать) вынуждена терпеть и выносить, но она никогда сознательно не стремится к нему – исключение составляют только те случаи, когда в порыве энтузиазма или же следуя своим извращенным наклонностям мы ищем страдания, чтобы, вытерпев его, стать сильнее или испытать скрытое за ним жгучее наслаждение. Впрочем, характер наслаждения и счастья, испытываемых нашей природой, тоже зависит от преобладающей гуны.
Так, тамасический ум вполне может удовлетвориться своей леностью и инерцией, своим оцепенением и дремой, своей слепотой и своими заблуждениями. Природа наделила его привилегией надменно довольствоваться своей глупостью и невежеством, своими тусклыми прозрениями, своей инертной всеядностью, своими мелочными и примитивными радостями, своими низменными наслаждениями. Неверное восприятие порождает это довольство, и оно же становится его следствием; однако, живя в этой иллюзии, тамасический человек все-таки испытывает вялое наслаждение, пусть и не самого высокого порядка, но вполне его удовлетворяющее. Таково тамасическое счастье, основанное на инерции и невежестве.