Шрам

Этот поток никогда не иссякает. Нью-Кробюзон ненасытен.

Северный берег Большого Вара не столь обжит.

Это обширное пространство, на котором кустарники перемежаются с болотами. Оно протянулось на восемьдесят с лишним миль до самого подножия невысоких гор, которые наползают на него с запада и плотно закрывают с этой стороны. Ограниченное рекой, горами и морем, это лесистое пространство по большей части необитаемо. Если там и есть какая-то живность, кроме птиц, то она предпочитает не попадаться на глаза.

Беллис Хладовин села на судно, направляющееся на восток, в последней четверти года, в сезон непрерывных дождей. Поля, которые она видела вокруг, стали сплошной холодной топью. С полуголых деревьев капала вода. Казалось, что кто-то окунул их в облака.

Позже, мысленно возвращаясь в это несчастное время, Беллис поражалась четкости своих воспоминаний. Она помнила, как, гогоча, построилась клином гусиная стая, пролетевшая над их судном, помнила запах живицы и земли, сине-серый оттенок неба. Она помнила, как выискивала взглядом полезащитные полосы, но так и не нашла ни одной. Только нити дыма в промозглом воздухе и низкие домики с закрытыми из-за погоды ставнями.

Еле заметное шевеление растительности на ветру.

Беллис стояла на палубе, закутавшись в шаль, смотрела и слушала – не появятся ли играющие дети или рыболовы, не выйдет ли кто-нибудь поработать в свой жалкий огород. Но раздавались только крики диких птиц. Единственными человеческими фигурами были равнодушные пугала с едва намеченными чертами.

Путешествие Беллис пока что было недолгим, но воспоминания о нем уже стали назойливыми, как болезнь. Она словно была привязана к оставшемуся позади городу, отчего минуты по мере ее движения растягивались, как резина, и чем дальше она уходила, тем больше они замедлялись, удлиняя ее короткое путешествие.

А потом эти минуты сорвались, как тетива, и Беллис забросило сюда: она оказалась одна, вдали от дома.

Гораздо позже, когда от всего, что было знакомо Беллис, ее отделили многие и многие мили, она порой просыпалась в удивлении оттого, что снился ей вовсе не город, который сорок лет был ее домом. Ей снился этот короткий отрезок реки, эта исхлестанная дождем полоска земли, тянувшаяся по обеим сторонам от нее меньше половины дня.

На водной глади, в нескольких сотнях футов от скалистого берега Железного залива, стояли на рейде три потрепанных корабля. Их якоря глубоко ушли в донный ил, цепи за долгие годы поросли ракушками.

Корабли, уже не годившиеся для плавания, были все в черном битуме, на носу и на корме у них громоздились какие-то шаткие деревянные надстройки. От мачт остались одни обрубки. Трубы давно уже не дымили и покрылись слоем птичьего помета.

Корабли стояли близко друг к другу и были окружены буями, связанными между собой колючей цепью, которая местами уходила под воду. Три старых судна приросли к своему собственному клочку моря, и никакие течения не тревожили их.

Они притягивали глаз. Они были объектом наблюдения.

На своем корабле, чуть поодаль, Беллис подошла к иллюминатору и посмотрела на эту троицу – за прошедший час она делала это не раз и не два. Она обхватила себя руками ниже груди и наклонилась к стеклу.

Каюта ее казалась неподвижной. Волны под кораблем были медленными и невысокими – почти незаметными.

Свинцово-серое небо набухло от влаги. Береговая полоса и каменистые холмы, очерчивающие Железный залив, выглядели потертыми и очень неуютными. Местами они поросли сорняком и бледным, пропитанным солью папоротником.

Ничего темнее трех деревянных корпусов вокруг не было.

Беллис медленно опустилась на свою койку и взялась за письмо. Оно напоминало дневник: строки и абзацы разделялись датами. Перечитывая последние записи, Беллис открыла тонкую коробочку с сигариллами и спичками, зажгла одну, глубоко затянулась, потом, вытащив авторучку из кармана, добавила несколько слов убористым почерком и только после этого выпустила дым.

Суккота, 26-го обдира 1779 года.

На борту «Терпсихории».

Прошла почти неделя с того дня, как мы оставили рейд Устья Вара, и я рада, что это случилось наконец. Это жуткий городишко, где процветает насилие.