Аванк снова закричал, когда все его тело повисло в пустоте, и рывок увлек его вниз быстрее, чем сила тяжести. Аванк дернулся, цепи его внезапно натянулись и потащили к краю остальную часть города. Теперь «Гранд-Ост» целиком оказался в Шраме и устремился вниз, но тут канат, удерживавший «Высокомерие», от резкого натяжения лопнул.
– Он лопнул.
Мои глаза открылись, когда аэростат устремился вверх мимо падающего города, ввысь, мимо этой стены океана, вдоль которой летели металл и деревянные щепы, из Шрама в небеса.
Меня с ревом вынесло из трещины, и я устремился в небо. Руками я крепко цеплялся за перила, понимая, что теперь буду жить.
Подо мной остатки Армады соскальзывали в Шрам. Сенной рынок в ливне малых лодочек, «Юрок», «Териантроп», лечебница, старые, обветшавшие суда Заколдованного квартала – все это превращалось в ничто. Переваливалось через край в пелене брызг, переворачивалось и скрывалось в Шраме, пока на поверхности Скрытого океана не осталось ничего.
Поднимаясь вверх, я смотрел прямо в Шрам и видел туман, дымку, похожую на пыль; Армада падала, далеко под ней – аванк, он вращался на ходу, наворачивая на себя двадцать миль цепей, дергаясь из стороны в сторону в попытке выплыть из этого бесконечного падения. Даже аванк казался маленьким и немощным.
Наконец я в изнеможении, все еще не веря, что остался в живых, упал на спину, а когда снова посмотрел вниз, то не увидел ничего.
Голос Хедригалла замер. Он заговорил снова после нескольких секунд тишины.
– Я поднялся так высоко, как еще никогда не поднимался. Так высоко, что можно было взглянуть вниз и увидеть, что такое Шрам на самом деле. Трещина – только и всего. Трещина в мире.
Не знаю, смог ли спастись кто-нибудь еще из аэронавтов. Но я был на высоте около мили и не видел никого.
На этой высоте дул сильный ветер, который несколько часов тащил меня на юг. Меня унесло прочь оттуда, от этого страшного места в океане, где потоки направлялись к Шраму. В «Высокомерии» появилась течь. Аэростат был пробит во время падения, и я терял высоту.
Я соорудил из досок кабины и обшивки что-то вроде плотика – я понимал, что меня ждет. Я ждал у люка, пока аэростат не опустился достаточно низко, после чего выкинул плотик и сам прыгнул на него.
И тогда, наконец,
Два дня пробыл я наедине со своими воспоминаниями. Я думал, что умру.
На мгновение мне показалось, что если я сумею продержаться достаточно долго, то, может быть, меня вынесет во Вздувшийся океан, где ждут другие корабли. Но я не настолько глуп. Я знал, что у меня нет ни малейшего шанса.
А потом – это.
В первый раз за все время своего необычайного рассказа Хедригалл, казалось, снова был готов потерять самообладание.
– Что это? Что
После этого Хедригалл стал буянить, он нес какой-то бред, в ужасе кричал. Любовники пытались успокоить его, но далеко не сразу причитания какта стали стихать. Наконец он впал в тревожный сон.
Последовало долгое молчание – долгая, напряженная тишина, и, по мере того как впечатление от рассказа Хедригалла стало понемногу ослабевать, Беллис снова почувствовала себя в своей тарелке. Она застыла в напряжении, кожа ее стала как наиликтризованная. Она словно опьянела от ужаса – от услышанного.
– Что же произошло? – ровным, хотя и озабоченным голосом прошептал Любовник.
– Это Шрам, – прошептал Флорин на ухо Беллис. – Я знаю, в чем дело. Мы вблизи Шрама, и он дает
Он замолчал, покачав головой, лицо у него было усталое, бледное от недоумения. Беллис знала, что он скажет.
– Это не настоящий Хедригалл, – сказал Флорин. – Не
Над ними спорили Утер Доул и Любовники. Кто-то (Беллис не разобрала – кто) сказал то же самое, что сейчас сказал Флорин. Любовница реагировала довольно бурно.
– Говно это! – выдохнула она. – Говно вонючее! Нет, так не будет! Никогда такого не случится. Ты что же, думаешь, мы