Шрам

Со времени появления Солля в университете декан никак не проявлял к нему интереса – и вот… Заметил, что его нет на лекциях? Или дело в той встрече, памятной встрече в коридоре?

…Это случилось четыре дня назад.

Эгерт пришел на лекцию позже обычного. Из-за прикрытой двери доносился скрипучий голос господина ректора, Солль понял, что опоздал, но не испытал от этого ни досады, ни раскаяния – только усталое облегчение. Повернулся, чтобы идти прочь – и услышал, как по каменному полу катятся деревянные колеса.

Негромкий звук этот оглушил его. Из-за угла показалась тележка – маленький столик на колесиках. Столик прогибался под грузом книг; как привороженный, Эгерт не мог оторвать глаз от мерцавших золотом переплетов. На самом верху лежал небольшой томик, запертый серебряной скобой с маленьким тусклым замочком – некоторое время Солль удивленно его разглядывал, потом вздрогнул, как от толчка, и поднял глаза.

Тория стояла прямо перед ним – он отчетливо видел каждую черточку по-прежнему прекрасного лица. Высокий воротник черного платья закрывал шею, волосы подобраны были в простую, даже небрежную прическу, и только одна своенравно выбившаяся прядь падала на чистый, матовый лоб.

Эгерту захотелось, чтобы каменные плиты пола разверзлись и скрыли его от этого надменного, чуть напряженного взгляда. Тогда, в первую их каварренскую встречу, она смотрела спокойно и немного насмешливо; вторая встреча, повлекшая за собой дуэль со студентом, обернулась для нее смятением и отчаянием, горем, потерей… Солль передернулся, вспомнив о третьей встрече – тогда в обращенных к нему глазах он прочел только омерзение, холодную, лишенную злобы гадливость.

Светлое небо! Воплощенный трус, больше всего на свете он боялся снова столкнуться с ней лицом к лицу.

Тория не опускала глаз – а он и не мог отвернуться, как бы ни хотел этого. Он увидел, как напряженная надменность в ее глазах сменилась холодным удивлением и на лоб легли две тонкие вертикальные складки; потом Тория чуть тронула тележку и взглянула на Эгерта уже вопросительно. Он стоял столбом, не в силах сдвинуться с места; тогда она вздохнула, и уголок ее рта шевельнулся точь-в-точь как у декана – она будто досадовала на Эгертову недогадливость. Тут только он сообразил, что загораживает дорогу тележке; отскочил, ударившись о стену затылком, вжался в холодный камень всей своей мокрой, дрожащей спиной. Тория проследовала мимо – он ощутил ее запах, терпкий запах влажной травы…

Шум тележки давно замер в глубине коридора – а он все стоял, прижавшись к стене, и смотрел вслед.

…Дочка вошла в кабинет отца, неслышно притворив за собой дверь.

Декан сидел за массивным письменным столом; три свечи в высоком подсвечнике горестно роняли капли воска на темную, изъеденную временем столешницу. Негромко скрипело гусиное перо, и цветными кистями свешивались из множества книг пестрые, любовно изготовленные Торией закладки.

Не говоря ни слова, она остановилась у Луаяна за спиной.

С самого детства у Тории сохранилась не вполне пристойная привычка – подкрадываться к увлеченному работой отцу и, заглянув через его плечо, завороженно наблюдать, как танцует по чистому листу бумаги черное жало пера. Мать ругала Торию на чем свет стоит: подглядывать некрасиво, а главное – она ведь мешает отцу работать! Отец, впрочем, только посмеивался; так Тория и выучилась читать – заглядывая ему через плечо…