Шпионский берег (ЛП)

— А без случая. Я просто подумала, что ты найдешь этому какое-нибудь применение. Он в Куботе.

Он не утруждает себя надеванием пальто, вместо этого выходит на улицу в своей шерстяной рубашке, синих джинсах и болотных сапогах. Он следует за мной к RTV и восхищенно бормочет, глядя на мертвую лису, а затем гладит ее по шерстке.

— Она настоящая красавица. Так вот, что за выстрел я слышал сегодня утром. Ты уложила ее одной пулей?

— Ей все же удалось пробежать пятьдесят ярдов в лес.

— Вероятно, это та же самая лиса, которая убила двух кур Келли. Хорошая работа.

— И все же мне стыдно. Лиса просто пыталась заработать на жизнь.

— Разве не все мы такие?

— Я подумала, что шкура тебе пригодится.

— Ты уверена, что не хочешь оставить её себе? Ведь это прекрасный экземпляр.

— Тебе она нужнее.

Он лезет в кузов грузовика и вытаскивает тушу. Громко кряхтя от этого усилия. — Заходи, — говорит он, баюкая мертвое животное, как внука. — Я только что сварил кофе.

— Эм, спасибо. Но нет.

— Тогда, по крайней мере, позволь мне отправить тебя домой со свежим молоком.

Вот это я определенно приветствую. Молоко от джерсийской коровы Кэлли, которую откармливают травой, не похоже ни на что, что я пробовала до переезда в Мэн, оно достаточно густое и сладкое, что стоит рискнуть и выпить его непастеризованным. Я следую за Лютером дом, где он бросает тушку лисы на скамейку. Внутри плохо изолированной хижины лишь ненамного теплее, чем снаружи, даже с учетом тепла от дровяной печи, поэтому я не снимаю пальто, но Лютеру, кажется, вполне комфортно в одной рубашке и джинсах. Я не хочу его кофе, но он все равно ставит две кружки на кухонный стол. Было бы невежливо отказаться от приглашения.

Я присаживаюсь.

Лютер пододвигает ко мне кувшин со сливками. Он знает, как я люблю свой кофе — или, по крайней мере, только так я могу переносить его кофе, — и он также знает, что я не могу устоять перед сливками от коровы Келли. За два года, прошедшие с тех пор, как я переехала в соседний дом, он, без сомнения, узнал обо мне немало подробностей. Он знает, что я выключаю свет каждый вечер около 10:00 вечера, что я встаю рано, чтобы покормить и напоить своих цыплят. Он знает, что я новичок в вырубке кленовых деревьев, что я в основном держусь особняком и что я не устраиваю шумных вечеринок. И сегодня он узнал, что я неплохой стрелок. Но многого он обо мне и не знает, о вещах, о которых я ему никогда не рассказывала. Вещах, которые я никогда ему не расскажу. Я благодарна ему за то, что он не из тех людей, которые задают слишком много вопросов. Я ценю благоразумных соседей.

Однако я действительно очень много знаю о Лютере Янте. Нетрудно уловить суть этого человека, просто оглядев его дом. Его книжные полки сделаны вручную, как и грубо отесанный кухонный стол, а с потолочной балки свисают пучки сушеного тимьяна и орегано, срезанных в его домашнем саду. У него также есть книги — много-много книг по поразительно широкому кругу предметов, от физики элементарных частиц до животноводства. Некоторые учебники носят его имя как автора, что свидетельствует о предыдущем воплощении Лютера Янта в качестве профессора машиностроения, прежде чем он уволился с факультета Массачусетского технологического института. До того, как он оставил позади академиков и город Бостон, а также, возможно, нескольких личных демонов, чтобы переделать себя в этого растрепанного, но счастливого фермера. Я знаю все это о нем не потому, что он мне рассказал, а потому, что я тщательно изучила его биографию, как и всех своих ближайших соседей, прежде чем купить ферму Блэкберри.

Лютер прошел проверку. Вот почему я чувствую себя совершенно непринужденно, сидя за его кухонным столом и потягивая кофе.

Сапоги стучат по крыльцу, и дверь распахивается, впуская порыв холодного воздуха вместе с четырнадцатилетней Келли. Лютер обучает ее на дому, и в результате Келли сталоа очаровательно дикой, что делает ее одновременно и мудрее и наивнее других девочек ее возраста. Как и ее дедушка, она безмятежно растрепана, ее амбарное пальто испачкано грязью, а в каштановых волосах застряли выбившиеся куриные перья. Она несет две корзины со свежесобранными яйцами, которые ставит на кухонный стол. Ее лицо настолько раскраснелось от холода, что щеки выглядят так, словно их нахлестали.

— Привет, Мэгги! — говорит она, вешая пальто.

— Посмотри-ка, что она нам принесла, — говорит Лютер.

Келли смотрит на мертвую лису, лежащую на скамейке, и проводит рукой по меху. Она не выказывает ни боязни, ни брезгливости. Она прожила с Лютером большую часть своей жизни, с тех пор как ее мать умерла от передозировки героина в Бостоне, и жизнь на этой ферме научила ее не удивляться смерти.

— Ух, она кажется всё ещё теплой, — говорит она.

— Я сразу её принесла сюда, — говорю я. — Подумала, что вы с дедушкой могли бы соорудить себе из этого что-нибудь интересненькое.

Она сияет от восторга. — Мех такой красивый. Спасибо тебе, Мэгги! Как ты думаешь, этого хватит, чтобы сшить шапку?

— Думаю, да, — говорит Лютер.

— Ты знаешь, как её сделать, дедушка?