Шпион по найму

— Кто такие эти Тоодо Велле и Марика Велле? — спросил я.

— Отец и дочь… Тоодо помогал в линейном развертывании пограничных застав на острове Сааремаа в сорок четвертом, способствовал в наборе агентуры. Разведотдел погрануправления числил его в штате. Давние доверительные отношения. Оба считаются нашими старинными друзьями.

— Ранен?

— Подорвались на старой мине. Спустя двадцать лет после войны. Вся семья. Собирали бруснику в закрытой зоне, имели допуск. Жена не выжила…

Я слил пиво в стакан из первой банки. Открыл вторую.

Ефим вертел в волосатой лапище бутылку. Манжета сорочки, рукава полупальто и блейзера едва доставали до запястья. На запрокинутом лице под очками, снизу, виднелись рыжие ресницы, затенявшие бесцветные, расширенные и неподвижные зрачки, словно у замороженного судака за стеклом рыбного холодильника в супермаркете.

Странно, но теперь, когда он готовился приступать к своей вербовке, я не чувствовал неприязни к этому бюрократу. А если бы я, Бэзил Шемякин, оказался на месте Ефима-чиновника, что же — поступил бы иначе?

Наверное, я оправдывал его потому, что намеревался оправдать себя.

Требовались деньги — и в возрастающем количестве — на восстановление дома в Замамбасове, как называл деревеньку возле Кимр предыдущий его владелец, обрюзгший бородатый художник, испугавшийся пропить дар Божий в захолустье…

— Ефим, — сказал я, — агент, который умеет беречься от дури начальников, не нуждается в понукании. Я рабочая лошадь. А рабочей лошади, которая тащит повозку, не нужна выездка… Я тягловая скотина, на которой не скачут в атаку. В разведке результаты приносит стабильность, а не наскок. В чем же дело? Ты затеваешь перетряску наших отношений?

Шлайн заерзал, сминая полы полупальто и блейзера. Подушки под боками и локтями, да и наши позы — мы сидели развалясь, полулежа на диване, недостойные серьезности переживаемого момента, вызывали у него, видимо, досаду. Ефиму, возможно, инстинктивно хотелось оказаться сейчас в кресле на Лубянке или где он там высиживает положенные часы, принимая донесения и просчитывая интриги коллег и интересы начальников. Или встать за пюпитр на трибуне, чтобы зачитать по бумажке нечто назидательное.

Я испытывал садистское удовольствие, наблюдая как он собирает над очками все ещё влажный лоб в складки.

— Понимаю, — сказал Шлайн. — Всякий агент хочет верить, что ему ничего не грозит. Ты, конечно, жаждешь от меня уравновешенности, мудрости, да ещё денег, всегда и прежде всего денег, которые ты боготворишь, и еще, может быть, хотя мне в это трудно верить, проявления по отношению к тебе участия и чуткости, а обстановка…

— Чуткости? О чем ты заговорил, Ефим!

— Человеческой чуткости… Которая поможет тебе распознать нарастание у меня, твоего оператора, тревоги за исход дела, если оно не клеиться, и даст тебе возможность заранее соскочить, бросив меня… Более того. Тебе хотелось бы известной доли лицемерия с моей стороны, чтобы из ложной вежливости я не замечал твоего белогвардейского хамства, эгоизма и готовности к предательству, которое неизбежно в профессии наемника, и…

Он строчил без запинки и, видно, не собирался останавливаться. Надо было выручать и его, и себя, поэтому я сказал:

— И достаточно… А то ты, возбудившись, решишь, что переплачиваешь, и отыграешься на моем гонораре!

— Все-таки давай договорим, Бэзил! Я не меняюсь в главном, ты знаешь меня. И я знаю, что и ты вряд ли когда-нибудь станешь иным. Во всяком случае, лучше — никогда. Ты примитивный приспособленец. Я понимаю, таким тебя лепила жизнь. Не на кого надеяться. Тебя и твою семью выручали золото и изворотливость. А также умение удариться в бега, уйти на дно и затаиться… Мне известно про развалюху на великой реке-матушке и известно, какие деньжата ты всаживаешь в её реставрацию. Собрался отлынивать… А ведь, наверное, знаешь выражение — рубль вход, да два выход… Давай-ка поговорим о тебе? А?

— Про развалюху — это шантаж. Россия свободная страна, и я в ней свободный гражданин, наделенный священным правом собственности… Как я распоряжаюсь ею — это предмет моих интимных переживаний совместно с налоговой полицией. Не более… Не ты ли помогал получать ко всем другим моим паспортам ещё и советский, который считается теперь российским, а? Уф, какая недостойная перепалка! Из-за пошлых денег! Рубль да два… Где они?

Шлайн выскочил из кресла и побежал вокруг картонных коробок. Надо полагать, работа возобновлялась. Отношения выяснены. Хотя и с неизвестным пока результатом. Во всяком случае, пустопорожние разговоры объявлялись законченными.

В Лейпциге кригскамарад Дитер Пфлаум, на время, которое пришлось томится в гостинице «Меркуре» на углу Аугустусплатц и Прагерштрассе, с определенным расчетом одолжил мне свой ноутбук. Компьютер имел удаленный доступ к банку данных частного института, где Дитер подвизался внештатно. Я не ленился черпать из банка справки, в которых относительно шлайновской конторы и её инопланетян сообщалось: