Шоу в жанре триллера

Мы, выудив из философа что было можно, направились к выходу. На улице стоял конец апреля, я вдохнула полной грудью чистый воздух и подумала о том, что дело, скорее всего, еще не закрыто.

– Секретарша стала жертвой убийства! – заверещал профессор кислых щей. – Серафима Ильинична, это же очевидно! А раз ее убили, это значит…

– Значит, что убийца бродит где-то рядом, – сказала я. – И весь вопрос в том, была ли Зоя в самом деле автором анонимок и пыталась ли организовать убийство Юлианочки или кто-то очень хитрый желает возложить на нее всю вину?

– Нужно немедленно переговорить с Михасевичем и изложить ему новую версию. Ей кто-то помог уйти из жизни, сначала оглушив, например, тем же чулком с песком, а затем сделав инъекцию и запихнув в ванну! – продолжал Черновяц.

Меня же мучил только один вопрос – зачем? Зачем кто-то убил Зою? И ответ был очевиден. Только для того, чтоб свалить на нее ответственность за письма и попытку убийства Понятовской. Это могло значить одно: настоящий автор анонимок и убийца (именно убийца, потому что Юлиана чудом уцелела, но погиб молодой актер) все еще где-то рядом. И, судя по тому, как безжалостно он расправился с Зоей, он намерен добраться до Понятовской.

– Нам нужно немедленно переговорить с Михасевичем и его супругой – они сейчас в больнице, – решительно произнесла я и, схватив профессора за руку, потащила за собой.

В больнице царила суматоха, связанная с тем, что жена известного режиссера была на попечении местных врачей. У дверей палаты я уже не видела охрану. Видимо, полковник Порох счел, что опасность миновала.

Понятовская не лежала в кровати, но продолжала играть роль тяжелобольной. Она беседовала с отцом Сильвестром, который втолковывал Юлиане что-то успокаивающее. Там же был и сам режиссер – вокруг него крутилось несколько человек из труппы. Михасевич был чем-то недоволен, перечеркивал крест-накрест листы со сценарием. Заметив нас, он выслал свою команду из палаты и с улыбкой подошел к нам.

– Что, Фима, в компании с нашим уважаемым ученым совершаешь послеобеденный моцион? – игриво спросил он.

Неужели он подумал, что я запала на профессора кислых щей?

– Слава богу, что все позади, – продолжал режиссер. В его глазах сверкнуло нечто, похожее на ярость. – Теперь эта сучка мертва, – сказал он, явно имея в виду Зою. – Ей повезло, что она трусливо покончила с собой, иначе…

Он не договорил, скомкав лист бумаги. Марк мог бы уничтожить Зою – причем не в переносном смысле, а в прямом. Значит ли это… Значит ли это, что он имеет отношение к ее смерти?

Похоже, тот же самый вопрос терзал профессора кислых щей.

– И как я могла считать ее своей подругой! – с фальшивым возмущением в голосе проворковала Понятовская. – Отец Сильвестр, – обратилась она к священнику, – как такое может быть?

Как, как, хотела вставить я, если ты намеренно взяла подругу к себе в прислуги, тыкала ей в глаза богатством и терроризировала своими капризами, я на месте Зои тоже бы попыталась прикончить тебя, дорогая! Но, взглянув на Марка, предпочла смолчать.

– Я и сам теряюсь в догадках, – ответил священник, поглаживая пышную бороду. – Ведь священнослужитель подобен в чем-то психологу, ко мне идут люди с проблемами и тяжестью на сердце, и каждого надо успокоить, найти доброе слово, направить грешника к богу. Могу только сказать, что мне пришлось несколько раз выслушать рассказы заблудших о страшных преступлениях…

– И вы не сообщили об этом в полицию? – задала вопрос Юлиана. – Скажите, отец Сильвестр, если бы к вам на исповедь пришел… пришел этот маньяк, который убивает детей, вы бы сдали его властям?

– Есть суд человеческий, а есть суд божий, – ответил отец Сильвестр. – Перед богом равны все, и монах, который всю жизнь провел на коленях в келье, и жестокий безумец, умерщвлявший детей. Они все имеют равное право на милость господа и спасение… А есть еще тайна исповеди, которую я не могу нарушить. Так что я бы выслушал этого человека, который в душе страдает, попытался открыть ему глаза на то, что он делает. Если его не накажут люди, то после смерти ему воздастся по заслугам.

– Этого я никогда не понимал, – произнес режиссер Михасевич. – Вы же знаете, отец, я верующий, но никак не возьму в толк одного – как можно уравнять и маньяка, и его жертву? Получается, если любой зверь, убийца, садист, фашист, замучивший сотни тысяч и миллионы людей, искренне раскается, то ему все простится и он попадет в рай? А где же справедливость? Где же око за око, зуб за зуб? Это, как вы знаете, цитата из Библии. Получается, что жертвы напрасны? Они умирают ни за что, и никто не сможет наказать убийцу…

– Это не так, – тихо ответил священник. – У каждого свой путь к богу, мне тоже потребовалось пройти через много испытаний, чтобы понять призвание… В этом и есть отличие христианства – раскайся подлинно, а не фальшиво, и ты сможешь обрести вечную благодать. Земные поступки ничто, главное – душа…