Я прошла в библиотеку – журналы, которые ранее привлекли мое внимание, по-прежнему лежали на столе. Я пролистала их. Так и есть: в некоторых номерах отсутствовало по три-четыре страницы. Они были аккуратно вырезаны.
Так, так, кто-то не заботится о том, чтобы улик не осталось. Журналы раскиданы по всему особняку. На Зою это не похоже – она расчетливая и рациональная особа, журналы будет держать в тайном месте (например, в гардеробной Юлианы). Или анонимщица – не секретарша? Я совсем запуталась. Мне пришла в голову другая мысль – Зоя может быть вполне в курсе, кто отправляет Юлиане анонимные письма, и, зная это, ничего не предпринимает, наслаждаясь мучениями Понятовской.
Затем я отправилась в свои апартаменты – большая кровать, ванная, гардеробная. Дав себе слово, что спать не буду, я прилегла «всего на десять минут» и, конечно же, провалилась в сон. В себя я пришла от стука в дверь. Голова гудела, во рту был неприятный привкус, как будто я надкусила лимон.
– Серафима Ильинична, – послышалось из-за двери. – Это Зоя Штольц. Прием начинается, гости уже собрались. Марк Казимирович просил передать, что все вас ждут.
– Я буду через пять минут, – кряхтя, произнесла я и с трудом сползла с кровати.
Мне потребовалось почти полчаса, чтобы привести себя в порядок. Нет ничего гаже, чем короткий сон вечером. Я натянула темно-синее вечернее платье, накинула поверх него пламенную бордовую шаль, нацепила старинное золотое монисто и огромные серебряные серьги, взбила непослушные волосы в оригинальную прическу, подвела губы и осталась довольна результатом. Из зеркала в ванной комнате на меня смотрела величественная и гордая дама, царица литературного Олимпа, повелительница телевизионной мысли, одним словом – я сама, Серафима Ильинична Гиппиус.
Вылив на себя половину флакона «Шанель № 5» и прихватив огромный черный испанский веер, купленный за два евро на блошином рынке в Париже, неизменный атрибут моей «Ярмарки» (гости всегда вздрагивают и шарахаются, когда я с треском раскрываю его после очередного злобного вопроса), я отправилась на вечеринку. Малая гостиная, в которой проходил прием, располагалась около оранжереи.
Марк встретил меня у двери и галантно поцеловал руку. Режиссер был в белом смокинге, его шею обвивал неизменный шелковый шарф, а в петлице красовалась алая гвоздика.
– Фима, – произнес он, – на этом вечере ты самая красивая женщина… После Юлианы, разумеется!
Вообще-то Марк мог бы и сэкономить на двусмысленном комплименте. Постучав по его плечу веером, я ответила тоном Кармен:
– Не забывай, дорогой, ты женат!
Из малой гостиной слышался шум голосов. Наверняка местная элита была польщена тем, что такой маститый человек, как Михасевич, приглашает их к себе. И тем более если на этом приеме присутствует такая значимая персона, как я!
– Проходи, – Михасевич указал на раздвижную дверь. – Юлиана будет минут через десять…
Наша императрица задерживается. Вполне в ее духе – появляться самой последней, дабы сорвать всеобщие аплодисменты.
Я присоединилась к обществу. Мое появление было встречено всеобщим вниманием, нескончаемыми комплиментами, которые я принимала, снисходительно качая головой, панегириками в адрес моих книг и телепрограммы. Варжовчане были ошеломлены тем, что увидели меня. Я решила не огорчать бедных провинциалов и принялась разыгрывать роль милой столичной дамы.
В гостиной собрались сливки местного общества и самые важные представители бомонда Варжовцов – мэр городка, начальник полиции (оба с супругами, которые с завистью рассматривали резную мебель в гостиной), несколько замов из администрации. Всех их роднило одно – скованность в движениях, слишком раскормленные физиономии и постоянно опустошаемые бокалы, что стояли перед каждым.
В углу я заметила священника: в черной рясе, с большой окладистой рыжеватой бородой и добрыми лучистыми глазами. Как выяснилось, это отец Сильвестр, настоятель одного из храмов города.
– Я рад, – сказал отец Сильвестр, – что в нашем городке появился Марк Казимирович, это луч света в темном царстве. Он очень много жертвует для церкви, например, во вверенном мне храме он оплатил ремонт, заменил крышу, на его деньги заново расписали стены. Он человек сильный, дай ему бог здоровья…
Священник был хорошо начитанным и проницательным собеседником.
– Пути господни неисповедимы, – сказал отец Сильвестр. – Я учился в Экаресте, закончил матфак, работал на крупном предприятии, потом вернулся в Варжовцы. Тогда и понял, что жизнь наша – путь к очищению, поэтому и решил пойти дорогой пастыря…
К нашему разговору присоединился невысокий полноватый субъект с голой, как коленка, головой, орлиным носом и невероятно громким голосом. Он показался мне смутно знакомым. Один из тех, кто постоянно норовит влезть в чужую беседу.
– Эрик Эрикович Черновяц, – представился он, и я вспомнила, кто это. Доктор наук, профессор, он до недавнего времени являлся руководителем одного из крупных центров судебно-психиатрической медицины в Экаресте. Я сразу же окрестила его «профессор кислых щей».