Не так давно Тамара выступала в одном из послеобеденных ток-шоу: камера практически не наезжала на ее лицо, а если приходилось брать крупный план, так изображение было как в дымке – режиссеры пощадили самолюбие Лисициани и не стали демонстрировать всей стране неизбежные приметы старости. А вот издали она производит впечатление молодой девицы, хотя голос… Голос уже не тот…
– Кто? Я не знаю. Марк обладает взрывным темпераментом, всегда категоричен в суждениях. Заводит врагов с великой легкостью, а еще легче расстается с друзьями. Он гениален, я тут не спорю, но страшно амбициозен и эгоистичен. Это может быть кто угодно. Но только не я!
В этот момент по лестнице в гостиную спустился тот, кто фальшиво пел наверху: Андрий – друг Лисициани. На вид ему было немногим за двадцать, идеальные черты лица, атлетическое телосложение, длинные темные волосы, стандартная голливудская улыбка. Мальчик из рекламы бритвенного станка или дезодоранта – физиономия абсолютно не отпечатывающаяся в памяти.
– Милая, – произнес он, целуя Тамару, – я собрал чемоданы. Нам скоро выезжать, а ты еще не готова.
– Спасибо, Андрюшик, – пропела Лисициани, обнимая своего друга за талию. – Позвони и выясни, все ли уладили со сценарием. Мне не хочется прилететь на солнечную Майорку и узнать, что они уже десять раз изменили все диалоги и сцены.
Андрий снова поцеловал Тамару, на этот раз в губы, причем сделал это намеренно, демонстрируя неземную страсть специально для меня, и удалился.
– Одаренный мальчик, – непонятно что имея в виду, произнесла Лисициани, когда жиголо скрылся на втором этаже квартиры. – Вы видите, я вполне счастлива. У меня есть увлекательная и хорошо оплачиваемая работа, есть Андрий, который меня на руках носит. Я красива, обеспеченна, любима. Мне больше ничего не требуется. Так что запугивать Понятовскую мне не нужно – этим занимается кто-то неудовлетворенный, страдающий, завистливый. Вся ненависть и обида на Марка у меня давно прошли, я даже не думаю о нем. Михасевич для меня не существует, разве что встречаемся изредка на светских раутах, но, поверьте, мы даже не говорим, а он делает вид, что не замечает меня. Это просто смешно – он до сих пор не может простить, что именно я указала ему на дверь. Вот что значит уязвленное мужское самолюбие.
Больше у Тамары Лисициани делать мне было нечего. Актриса мне несимпатична, но я ей верю. Она счастлива, и не она автор анонимок с угрозами в адрес Понятовской.
Мы попрощались, около Лисициани снова возник рекламный юноша.
– Все в полном порядке, милая, – произнес Андрий, обнимая Тамару. Он словно не замечал меня. – Сценарий без изменений. Кстати, Тома, ты обещала мне «Ролекс». Может, по пути заедем и купим?
– Да, Андрюша, – ответила Лисициани, откинув прядь волос со лба друга.
– Как я тебя люблю, солнышко, прямо обожаю! – воскликнул Андрий и прижал к себе Лисициани.
Такими они мне и запомнились – молодой плейбой, прижимающий к себе стареющую кинозвезду. Теперь понятно, почему Тамара Лисициани никак не интересуется Кириллом, своим сыном, перепоручив его заботам Марка Михасевича. Ее сын был всего лет на десять моложе сиплоголосого Андрия, а двух сыновей Лисициани точно бы не вынесла!
Но что-то не давало мне покоя. И только вечером, укладывая в Перелыгине чемодан для путешествия в Варжовцы, я поняла, что именно. Уж слишком ненатурально изображали страсть Тамара и ее Андрюшик. Ненатурально и наигранно, словно в их задачу входило убедить меня – их отношения лучше некуда! Все эти поцелуйчики, сюсюканье, сверкающие взгляды.
А если они хотят, чтобы я поверила в их совершеннейшее счастье, то похоже, что никакого счастья нет! Но что это значит?
24 апреля, Варжовцы
– Мне кажется, граф, что вы должны знать… – голос Юлианы Понятовской, которая изображала молодую великую княгиню Екатерину, понизился до шепота.
Я находилась на съемочной площадке и делала вид, что внимательно слежу за отлаженным творческим процессом. Снималась важная сцена беседы будущей императрицы с одним из своих – также будущих – фаворитов. Работа шла в павильоне – в него был превращен один из огромных цехов разорившейся обувной фабрики.
– Стоп! – закричал Михасевич.
Он был рядом с одним из режиссеров, на высоте метров трех, замерев как раз над Понятовской и ее собеседником. Мгновенно все преобразилось – тишина, до этого царившая в импровизированном павильоне, сменилась гулом голосов, Марк прокричал в большой рупор:
– Юлиана, старайся говорить мягче, с игривыми интонациями, кроме того, стань к нему вполоборота. И, черт побери, почему свет направлен в противоположную сторону?
Техники, которые были ответственны за освещение, развернули огромные прожектора в том направлении, которое требовалось Марку. Операторская люлька, походящая на ту, что используют маляры, дабы забраться на верхние этажи здания, плавно опустилась вниз. Михасевич соскочил на пол, подбежал к жене и ее партнеру и стал, жестикулируя, объяснять, как именно должна выглядеть сцена. Потом он дал несколько наставлений обслуживающему персоналу.