Шоу в жанре триллера

– Не так быстро, как хотелось бы, – сказал он. – Может, давать им по двадцать долларов?

– Не надо, – ответил Порох, – а то будут возмущаться те, кто уже получил по десять. И вообще, эта затея с деньгами не самая лучшая, Марк…

– Я так не думаю, – ответил Михасевич, уверенный в своей правоте. – Люди меня знают, любят мои фильмы, помогут… Я в этом уверен.

Был поздний час, когда шла очередная проработка всех поступивших данных. Слова Михасевича подтверждались – варжовчане, сначала настороженно отнесшиеся к затее с отпечатками, после роликов и объявлений пошли в отделения.

Особняк Марка взяли в осаду журналисты, и мне показалось, что Михасевич и из похищения дочери подсознательно делает себе рекламу. Варжовцы, обычно пустынные ночью, сейчас походили на растревоженный муравейник.

Около десяти часов вечера в особняке Марка появился отец Сильвестр. Священник был в гражданской одежде, вид у него был встревоженный. Заметив меня (я сидела в кресле, бездумно пролистывая журналы со светскими новостями), он воскликнул:

– У меня есть сведения о Насте… Это очень серьезно. Серафима Ильинична, думаю, я знаю, кто похитил девочку!

Я с трепещущим от радости сердцем провела его в кабинет Марка. Тот был не один, а в компании с «лучшим другом» полковником Порохом.

Завидев священника, Михасевич воскликнул:

– Наконец-то, отец Сильвестр! Я вас заждался, где вы пропадали после похорон? Вы должны сейчас же обратиться к жителям, все готово, поехали в студию, заодно в прямом эфире, как и все местные знаменитости, сдадите отпечатки. Личный пример, как вы говорите…

Отец Сильвестр посмотрел на Марка и сказал:

– Я нарушаю тайну исповеди, хотя знаю, что это строжайше запрещено. У нас был разговор, скажу ли я властям о том, что ко мне приходил просить совета убийца, тот, кто виновен в смерти нескольких детей…

– Что… – прошептал, вставая, режиссер, но полковник сделал ему знак не прерывать священника.

Тот в волнении погладил густую бороду и продолжил:

– Он только что был у меня… Я заметил его еще на сегодняшних похоронах девочки, он все время порывался подойти к гробу и заглянуть ей в лицо. Я думал, что это кто-то из родственников.

– Это он… – шептал Михасевич, весь напрягшись, слушая отца Сильвестра. Порох, насупившись, смотрел на волнующегося священника.

– А потом, когда все было кончено, он подошел ко мне и попросил исповедовать его. Я сказал, что это не так просто, он должен соблюсти до этого определенный ритуал, но он настоял. Сказал, что у него есть друг, которого неудержимо тянет к маленьким девочкам. Ему нравится… – Священник запнулся: – Он говорил страшные вещи… Очень страшные. Я давно исповедую людей и знаю, когда они лгут, специально, по непонятным причинам, наговаривая на себя. Этот человек говорил правду. Он говорил не о друге, а о себе. Такие ужасные подробности выдумать нельзя.

– Где он? – заорал Михасевич. – Где этот сукин сын? Я ему яйца вырву и заткну в уши!

– Марк Казимирович, успокойтесь и позвольте отцу Сильвестру рассказать все до конца! – взревел Порох. – Или сядьте и не мешайте.

Режиссер, ошеломленный резким окриком в собственном кабинете – к такому он был непривычен, – замолк и позволил отцу Сильвестру завершить рассказ.

– Я видел перед собой больного и уставшего человека, – говорил тихим голосом священник. – Он хотел спросить, как ему быть – убивать девочек, как того требует его душа, или жить по-божески. Я пытался узнать, кто он такой, но ничего не добился. Посоветовал отпустить безвинных и не причинять им вреда. Он сказал, что подумает…

– Вы отпустили его? – проорал Михасевич, готовый ударить отца Сильвестра в лицо. – Твою мать! Как ты мог, сраный придурок в рясе!

– Марк! – не выдержала я, подошла к Михасевичу и силком усадила его в кресло. – Не смей так разговаривать с отцом Сильвестром! Что, по-твоему, он был должен сделать? Приковать исповедующегося наручниками к алтарю?

Мой безапелляционный тон отрезвил Михасевича. Режиссер, конечно же, не извинился перед священником, но умолк и опустился в кресло.

Отец Сильвестр заговорил:

– Он сказал, что придет завтра. По его глазам я понял, что он говорит с полной уверенностью. Ему нужна ночь, чтобы принять решение, но я взял с него слово, что он не причинит девочке вреда, – запнувшись, сказал священник. – Я больше не мог. Поэтому и решил, что должен нарушить тайну исповеди. Иногда важнее идти против закона, особенно когда от этого зависит жизнь ребенка.

– Какой он из себя? – живо спросил Порох.

Священник, припоминая, ответил:

– Невысокий, крепкий, коренастый, лицо скрыто капюшоном спортивной куртки, на вид – лет сорок с небольшим, может, чуть меньше. Раньше я его в церкви не видел. Кажется, он упомянул, что живет в частном доме на окраине Варжовцов. Он одинок…

– Я убью его, – произнес Михасевич таким тоном, что в этом никто из присутствующих не усомнился.

– Все сходится… Отец Сильвестр, – заявил полковник, – сейчас вы попробуете составить фоторобот с нашим художником. Так, а две бригады поедут по окраинам. Когда он обещал прийти к вам?