Шопен

Удивительная это была особа — пани Дельфина. Она сохранилась в памяти множества людей — то красивой дамой, то страстной любовницей, то польской матроной, основавшей монастырь де л’Ассомпсьон в Ницце, который должен был стать воспитательным домом для молодых женщин. Черты ее мы подметим в образе Мадонны Делароша, картине, стыдливо запрятанной в хранилищах лондонского «Уэлльского собрания». Деларош был, кажется, последним из серии ее «великих» любовников Письма Зигмунта Красинского, который был самой безрассудной и длительной ее любовью, она с примерным благоговением хранила до последних своих дней и завещала их, пронумерованные и систематизированные, внуку своего любовника. Не такова ли и судьба писем Шопена к ней?

История с письмами к Дельфине Потоцкой — это одна из самых загадочных проблем, над которой приходится ломать голову биографам нашего музыканта. Таких необъяснимых загадок много в ею жизни, однако эта относится к числу наиболее волнующих воображение.

Некоторые биографы Шопена вообще решительно отрицают сам факт, что Шопен и Дельфина любили друг друга, почитая это легендой. Однако легенда эта упорно продолжает жить; подтверждением ее были бы письма Фридерика к Потоцкой. Подобные письма как будто бы существовали, владела ими пани Ружа Рачинская, невестка Зигмунта Красинского. Каким образом они к ней попали? Неизвестно Фердинанд Гезик — старый болтун — якобы видел их собственными глазами. Они были столь неприличны, что пани Рачинская будто бы твердила, что они никогда не увидят света божьего. Если они и в самом деле существовали, то уж наверняка сгорели вместе с дворцом Рачинских в Варшаве в 1939 году.

После войны, в 1945 году, в Познани ко мне пришла пани Паулина Черницкая и показала мне переписанные ее рукой отрывки предполагаемых писем Шопена к Дельфине. Мать или же тетка Черницкой была из семьи Комаров — так эти письма попали в руки особы, снявшей с них копии. Разумеется, я заинтересовался этим вопросом; поскольку пани Черницкая обещала показать мне оригиналы, я опубликовал предоставленные мне отрывки в выходившем в то время в Познани журнале «Жыче литерацке». Одновременно я сообщил об этой бесконечно любопытной находке Роману Ясинскому из Польского Радио в Варшаве и Мечиславу Идзиковскому — директору института имени Фридерика Шопена. Пани Черницкая повидала их, причем Ясинскому она показала, помимо известных мне отрывков, два письма, списанные дословно, исключительно порнографического содержания.

Когда от пани Черницкой требовали точно указать местонахождение оригиналов писем, она давала различные противоречащие друг другу ответы: то они у нее в руках, то у знакомых в Белостоке, а то будто знакомый французский офицер во время последней войны вывез их из Вильнюса в Париж. Идзиковский оплатил панн Черницкой поездку в Белосток за письмами. Эта особа возвратилась оттуда с пустыми руками, утверждая, что в Белостоке шкатулку с письмами украли. Все это походило на мистификацию.

Спустя какое-то время пани Черницкая покончила жизнь самоубийством.

Мнимые письма Шопена к Дельфине, никем не виденные в оригиналах, частично по моей вине, попали в печать. Слух о них распространился и за границей и проник на страницы новейших американских и итальянских книг о Шопене. И это очень досадно, потому что, по всей вероятности, мы имеем здесь дело с мастерски совершенным подлогом, кстати сказать, уже не первым подлогом, связанным с литературным наследием Шопена.

Подлог сделан искусно, в особенности это касается языка. Отрывки могут чрезвычайно заинтересовать нас, и даже осторожный Яхимецкий включил их в свое собрание писем Шопена, вышедшее в «Оссолинеум».

Однако при более глубоком изучении содержания этих отрывков мы находим, что они подделаны. С одной стороны, мнимые письма к Дельфине состоят из известных нам истинных писем Шопена. Так, например, острота относительно «поцелуя в ре-бемоль мажоре», повторенная в отрывках и составляющая все содержание порнографического письма, заимствована из письма Шопена к Титусу. Беспрестанное употребление Шопеном в этих отрывках слова «эксерсисы» для обозначения своих этюдов взято из того же письма к Титусу, в парижский период Шопен не называл уж так и свои этюды! Фраза «легче мнеписать ноты, нежели буквы» встречается уже в детском поздравлении, преподнесенном Фридериком отцу. Просьба к Дельфине, чтобы она писала по-польски, заимствована из письма… Красинского к той же особе. И т. д. и т. д.