Читаем Шоколадница и маркиз (СИ) полностью

– Даже думать об этом больно. Но, знаешь, давай вообразим противоположное, то есть недалекое будущее: голый и грязный Брюссо носится по коридорам Заотара, преследуемый улюлюканьем и хохотом. Он повержен, страдает. Что в этот момент чувствую я?

– Скоро узнаем, - пообещал Гонза, спрыгивая на пол, – я слышу шаги нашего воздыхателя.

Крыс юркнул под дыбу, его глазки блеснули зелеными искрами из темноты:

– Твой выход, мелкая, сорви аплодисменты.

На сцене под светом рампы актер становится кем-то другим, как бы сдает свое тело напрокат некоему театральному божеству, его заполняет азартная бесшабашность,из головы исчезают все мысли, не имеющие отношения к роли. То же самое сейчас прoисходило со мной. Как только фигура Брюссо появилась за решеткой, я пружинно поднялась с кресла, пролепетала приветствие, мои плечи потянулись вперед, будто я сдерживалась, чтоб не броситься в объятия молодому человеку. Ноздри Виктора раздулись, захватывая пропитанный афродизиаками воздух:

– Катарина, моя обожаемая Кати!

Его наполненные предвкушением глаза быстро оббежали комнату, шевалье примерялся к мебели, на котoрой мы с ним будем предаваться страсти. Выбор, к слову, был не велик: дыба или кресло. Я же, не отводя взгляда, смотрела на аристократа. ?н действительно глуп, как это воображают Шанвер с Лузиньяком? Жалкий, жадный, сластолюбивый недоучка. Жадность оставим за скобками, как и сластолюбие. Недоучка? Этот шевалье почти свел меня с ума филидской магией. Даже Гонза признал силу его проклятия.

Между тем Брюссо продолжал говорить, выражал восторги и все в таком роде, не сделал ни малейшей попытки ко мне прикоснуться. Пока не сделал. Сейчас мои реплики: небольшой, но емкий монолог о страсти, что презрела условности, о девичьем стыде и целомудрии, и о том, что мадемуазель Гаррель, это важно, хотела бы сначала получить обратно свой драгоценный платок. Последнее шевалье предпочел не услышать, ответил общими цветистыми фразами, заверяя, что мои чувства взаимны, особенно в части презрения условностей, одна из которых, а именно женское целомудрие – вещь вообще крайне переоцененная. Он, Виктор, понимает, как сложно мне будет решиться на последний шаг, и он (о благородство!) согласен подождать, удовольствие видеть меня наедине бесценно.

Брюссо шагнул ко мне, я попятилась и делала так каждый раз при попытках собеседника приблизиться, мы уже два?ды обошли комнату пыток по кругу и заходили на третий. Гонза из-под дыбы показал мне опущенный вниз большой палец. Крыс был прав, диалог получался так себе, без огонька, в театре аплодисментов он точно бы не удостоился. Я знала, в чем проблема: между мной и аристократом не было и толики напряжения. Моя страсть лжива, но и его тoже. Мы оба притворяемся. Брюссо тянет время, ему, в сущности, все равно, что говорить. ?н ждет свидетелей. Да, проказник предпочел бы, чтоб Гаррель застали в более непристойном виде, но и того, что дама одета по-домашнему, всем хватит. Неглиже, наeдине, в интимной полутьме подземелья… Эта картина, особенно подогретой распущенными сплетнями публике, покажется не двусмысленной, а вполне однoзначной.

А ведь я сама все к этому привела и теперь не могу отступать, один из нас должен быть сегодня опозорен - или я,или шевалье де Брюссо. Меня видели, крадущуюся на тайное свидание, даже если сейчас вcе прекратить, выпустить Виктора из ловушки, при своих я не останусь, моя репутация окажется полностью разрушенной.

В комнате было невероятно жарко, я вытерла рукавом испарину со лба, Брюссо ослабил узел галстука, сдул со лба прилипший локон.

Когда мы с подругами планировали это свидание, предполагалось, что оно пройдет более интимно, я должна была обниматься с Брюссо, подарить парочку поцелуев,и тогда мне не это особой проблемой не казалось. В конце концов, актриса на сцене проделывает подобное с партнером, да и кое-какой опыт у меня в поцелуях был, даже с тем же Виктором. Но сейчас, я знала - стоит мне прикоснуться к молодому человеку, меня попросту вырвет, липкий комок внутренней гадости извергнется в спазмах наружу.

Ситуация начинала утомлять, Виктор цветисто и монотонно обещал все блага мира, волшебную любовь, эпохальную страсть, клянчил дозволения хотя бы облобызать ручку. «Да катись оно все к Балору», - решила я и кивнула на кресло:

– Сядь!

Брюссо вздрогнул от резкости тона, но сел, почти утонув в мягких подушках, зачем-то открыл шкатулку,та тренькнула и замолчала, звуковое послание, заключенное в ней было одноразовым. Шоколадное сердечко на атласной подложке выглядело крайне аппетитно, действительно, кондитерский шедевр, я схватила его и засунула в рот под удивленным взглядом Брюссо. А уж когда я, жуя, стала развязывать кушак своего шлафрока, глаза аристократа вообще чуть не выскочили из орбит.

– Катарина?

– Сидеть! – прикрикнула я, бросила халат на дыбу, прислонилась к ней бедрами и скрестила на груди руки.

Под шлафроком на мне был костюм для занятий гимнастикой, застегнутый до самого горла, осторожности во время представления никто не отменял.

Перейти на страницу:

Похожие книги