Шок

Дробный перестук каблуков, скрипнула и захлопнулась дверь. Алан сидел в странном оцепенении, не зная — то ли окликнуть Счена, то ли выйти самому. И в этой мутной тишине раздалось негромкое металлическое пощелкивание, за которым глухо громыхнул выстрел. Посыпалось стекло с книжных корешков. Алан вскочил и, обмирая, побежал за стеллаж, и застыл у стола, зажимая ладонью крик.

Огромное тело Счена лежало навзничь наискосок через всю комнату, от стеллажей до лежанки. Одна рука неудобно подвернулась, около другой исходил смрадным желтым дымом револьвер. Острый темно-красный язычок выглянул из-под левого бока, влажно блеснул и вдруг побежал веселой струйкой, растекаясь в лужицу, которая, как амеба, вытягивала и вбирала в себя псевдоподии. Амеба намертво присосалась к мертвому телу, жадно подрагивала, полнела на глазах, жирно отливая выпуклой поверхностью.

Алан прокрался мимо стеллажа, ударом плеча распахнул дверь и подбежал к лестничному пролету. Далеко внизу сыпали дробь каблучки женщины, спешащей на большое представление…

Железные пальцы схватили Алана с двух сторон за руки, кто-то третий натянул на голову тесный смрадный мешок. Алан захлебнулся в крике, дернулся и потерял сознание…

5

Смотреть на Алана было жутковато. Его маленькое тело, до шеи упрятанное под тяжелыми складками темно-красного покрывала, лежало на узком столе. Всю верхнюю часть головы окружали острофокусные церебро-лазеры и виднелись только закрытые глаза с запавшими веками; тонкие ноздри, от которых к уголкам губ спускались две глубокие складки; чуть-чуть приоткрытый рот. Острый подбородок торчал, как у ребенка, да и все лицо с беспомощным выражением недоумения и испуга казалось детским. Прозрачный защитный колпак над столом почти не был виден и только сбоку, как в выпуклом зеркале, отражались стенные светильники.

— Я думаю, достаточно, — пробормотал Арк и пощелкал тумблерами.

Лана, неотрывно глядевшая на слабо освещенное лицо Алана, облегченно вздохнула и откинулась в кресле. И только теперь почувствовала резкую боль: все это время она сидела, намертво сцепив пальцы.

— Когда он проснется?

Арк задумчиво потер выпуклую лысину, пощипал кончик пухлого носа:

— О, еще не скоро! Ты можешь пойти отдохнуть.

— Нет, — тряхнула светлыми локонами Лана. — Я подожду здесь.

— С Аланом уже ничего не может случиться. Ты напрасно терзаешь себя, это не рационально.

— И все-таки я посижу.

— Принести чего-нибудь горячего?

— Спасибо, не хочется.

Они надолго замолчали. Арк смотрел на Лану, быстро оглядывал приборы, что-то коротко говорил в диктофон и снова смотрел на Лану. Это занятие не надоедало и не утомляло. Ланой можно было любоваться, как любуются восходящим солнцем, цветущим деревом, бушующим морем.

— Он действительно был в прошлом, — вдруг спросила Лана, — или это только сон? Арк пожал круглыми плечами:

— Эффект присутствия словами не выразить. Это также невозможно, как невозможно словами описать гиперсферу, хотя всякий может написать ее формулу.

— Как ты думаешь, Счена он встретил?

— Думаю, да.

— И помог ему?

— Думаю, нет.

— Тогда зачем же ты предложил этот эксперимент?

— Мы на янцах не экспериментируем, мы их лечим.

Лана удивленно расширила и без того огромные глаза. Арку показалось, что всю комнату заполнило голубое сияние.

— Объясни! — потребовала женщина.

— Что ж, — вздохнул Арк. — Дело в том, что все янцы так или иначе тоскуют о прошлом. Это своеобразная ностальгия, болезнь. Древние века овеяны легендами, самые сладкие воспоминания о детстве. Мы думаем, что со времен нашей юности мир стал хуже, хотя видим обратное.

— Ну и что? — нетерпеливо прервала Лана.

— Не торопись… Всякая болезнь требует лечения. И вот одни носятся по горам, изображая из себя ледяных янцев, другие дикарствуют на необитаемых островах или в джунглях, третьи переплывают моря на лодках, плотах или бревнах. Как правило, этого хватает, и они возвращаются к цивилизации бодрыми и здоровыми.

— А Алан?

— Алан — другое дело. Он крупнейший ученый эпохи, и в то же время человек с гипертрофированной совестью Он вбил себе в голову, что лично ответственен за прошлое. Это стало его манией, навязчивой идеей. Он считал, что если получит возможность вернуться в древние века, то уничтожит несправедливость, спасет загубленных гениев. Над своей установкой он работал, как одержимый, и в результате надорвался.

— В чем же его ошибка?

— Я полагаю, что прошлое изменить нельзя.

— Экспериментально это не доказано.

— Согласен, но у меня есть еще один довод. Допустим, что ценой неимоверных усилий Алан закончил работу и перенесся в прошлое. И что же? Он не продержится там и суток, он погибнет! Каждый янец — сын своего времени и может жить только в своем времени. Конечно, небольшой разброс допустим, но ясно одно — чем дальше мы уходим в развитии, тем невозможное приспособление в прошлом. Там другая логика, другие ценности, другие понятия и о счастье и жизни. Не говоря уже о мелких бытовых подробностях, о драконе Морте, гигиене и культуре общения. Нет, — махнул рукой Арк — я слишком оптимистичен! В одиночку Алан не продержится и дня.