— Я тебе, дорогой мой племянник, не предлагаю людей убивать или в иные преступления влезать, поможешь мне немного, а я в долгу не останусь, заплачу за месяц шестьсот целковых. Сегодня ведь ты уже, считай, на меня поработал, привёз куда надо, отвёз обратно, вот и дальше так. Сомневаешься? — коммерсант достал пять бумажек с сеятелем образца 1924 года, положил на стол и пододвинул Травину. — Тут ровно сто пятьдесят золотых рублей. Увидишь, что я тебя в чём-то обманываю, уйдешь, я удерживать не стану, деньги в любом случае твои. Ну а как убедишься, что я не вру, ещё пятнадцать таких же ассигнаций дам через две недели, а если какая другая помощь понадобится — доплачу, не обижу. По рукам?
Сергей родственнику не доверял ни на грош, в то, что тот спелся с нынешней властью, ещё мог поверить, а в благородные порывы баронской души — никогда, в старых воспоминаниях юного Сергея Травина, вспышками мигрени возникавших в его голове, Николай Гизингер был эгоистичной и продажной сволочью.
— Значит, и сейчас могу встать и уйти? — уточнил он.
— Можешь, — вздохнул Ковров, — только завтра со мной съезди, а то даже не поймёшь, от чего отказался.
— Хорошо, — Травин забрал деньги, встал и ушёл.
Азалов, сидя за столом в гостиной, разглядывал карту сокровищ. Разглядывал с некоторым отвращением, потому что с ней он ближе к потерянному богатству не стал, хотя и попытался. А ведь мог, озарение пришло, когда он читал газету, и наткнулся на заметку про похороны какого-то артиста, возникла мысль, что даты вполне могли указывать на захоронения. Ближайший к Преображенскому кружок накрывал несколько московских погостов, в частности, Немецкое или Введенское, где, как сказал старик Пилявский, похоронен Станислав.
На Немецком кладбище бок о бок с семейным захоронением Пилявских действительно отыскалась могилка некоего Лялина, который помер в день, обозначенный на карте, даже искать почти не пришлось. Казалось бы, всё складывается как нельзя лучше, в ту же ночь вооружённые лопатами Пётр и Павел раскопали найденную могилу, вот только Лялин никакого богатства Азалову не принёс, в гробу лежал истлевший мертвец. Злая судьба поманила обещанием богатства, и снова обманула.
— Ах ты подлец, — в сердцах сказал Герман, и велел соседнюю могилу раскопать.
Рыхлая земля отлично поддавалась лопатам, свежий гроб с музыкантом они оттащили, подняли старый, который лежал рядом, выбросили из него останки Станислава Пилявского. Вот только ковырялись впустую, никакого золота там тоже не оказалось.
Главное, хоть с Немецким он угадал, но с остальными кладбищами просто не выходило. Азалов уж и так, и эдак карту Москвы накладывал, но не получалось точно определить, что за погосты обозначены, а главное — поди найди на кладбище могилку по дате смерти, каждый надгробный камень разглядывай, книги-то в революцию могли вполне сгореть, а участков там столько, что будешь целыми днями бродить, не сыщешь. Вот если бы фамилия была, или другая подсказка, то другое дело. Успокаивал он себя тем, что мертвецы — они спокойные, с богатством никуда не убегут, и рано или поздно он золото обнаружит, пусть для этого все московские погосты придётся объехать.
— Что там Зуля? — спросил он Павла, который чистил револьвер.
— Лекарь говорит, жить будет, но пока плох он, слова сказать не может, ест и пьёт через трубочку, рожа замотана, паскудник ему все кости на лице переломал. Ох и доберусь я до него, посчитаемся. А остальные вроде оклемались.
— Они меня не интересуют, пусть хоть сдохнут. Скажи-ка мне, что с Ковровым? Следите за ним?
— Федька бегает. Говорит, ничего особенного, но вот вчера нанял машину, и катался где-то целый день, приехал на извозчике только в десять вечера. Кто за рулём был, этот олух не разглядел, но номер машины записал. Не иначе как прокатная, надо бы по конторам проехать, узнать. Герман Осипыч, распорядись, мы с Петькой больно на этого фраера злы, Илюху-то он, почитай, калекой оставил. Мы уж его разыщем, так дай разрешение на пику поднять, или с бабой его душу отведём, из-за неё началось-то.
— Тебе бы только с бабой, всё под это подводишь. Делайте, что хотите, но чтобы в свободное время, — Азалов снова достал из кармана кость, катнул по столу, — двойка, чтоб её, всё время двойка. Пашка, что может это означать?
— Кто ж его знает, — Павел подул в ствол, а потом принялся начинять барабан патронами, — вам к гадалке надо, она всё по полочкам разложит. А если подумать, может, два шага от могилы сделать надобно, или в два часа ночи копать, чтобы, значит, клад появился.
— Хорошая мысль, правильная. Вот вы вдвоём этим и займётесь, — Герман развеселился, — будете по погостам ездить, в два часа ночи два шага сделаете, и копать. Вас же двое, всё сходится. Ладно, после вернёмся к этому, а сейчас, братец, у нас важное дело.