Шофер (СИ)

Но в зиму двадцать пятого Пахомов простудился, заболел, и быстро превратился из румяного жизнерадостного человека в высохшую развалину. Работать он больше не мог, Травин хозяйке отдавал каждый месяц двадцать рублей, та брала, настрого запретив говорить об этом своему брату. К двум червонцам прибавлялись расходы на врача из исправдома и на лекарства, а теперь и на сиделку.

— Ты представь, дядя Митяй, кого я встретил сегодня, — сказал Сергей, зайдя к больному в комнату. Ни за что не угадаешь.

Пахомов сидел в кресле, глядя в окно и сжимая подлокотники. Боли в животе и груди то стихали, то возвращались с новой силой. При виде бывшего воспитанника он оживился.

— А ну-ка, кого?

— Дядю Николя.

Сергей постарался говорить о родственнике как о незнакомом человеке, так, как советовал доктор Зайцев. Резкая боль, стреляющая в голове при любом воспоминании о событиях до контузии, нахлынула, и прошла мимо.

— Это барона Гизингера, что-ли? — мужчина нахмурился, — вот уж батюшка твой не любил его, и за дело. Никудышный человек Николай Леопольдович, сам увязнет, и других за собой утянет. Узнал тебя?

— Думаю, да. Но виду не подал.

— Значит, опять свои делишки проворачивает, — Пахомов сплюнул, — ох и паскудный тип, уж как он у тётушки твоей, Варвары Львовны, выманил бумаги ценные да закладную на имение. Ты-то тогда совсем мальцом был, не помнишь, ведь проиграл, подлец, всё подчистую. А казну полковую растратил аккурат перед восстанием? Повезло ему, что большевики к власти пришли, грешки старые спустили. Денег попросит — не давай. Опять колоть?

Травин набрал в шприц смесь морфия с лекарством, кивнул.

— Поспишь немного.

Он взял руку больного, постучал по выступающей вене пальцем, и ловко воткнул иглу.

— Спасибо, Серёжа, что не бросаешь, — мужчина дёрнул глазом, стараясь спрятать выступившую слезу, — Нюрка-то тянет с тебя? Если что, скажи сразу, я ей покажу, паскуде. Со своих тянуть — последнее дело, вот батюшка твой, царствие ему небесное, никогда…

Пахомов говорил всё тише, и на последних словах засопел, уронив голову на грудь. Сергей вышел из комнаты.

— Спит? — спросила Нюра. — Ну и хорошо. Побежала я, музыкант заждался, небось.

Глава 3

Глава 3.

Дом номер семь по 10-й Сокольнической улице стоял в глубине старорежимной застройки, загораживающей его от извозчиков, трамваев и редких автомобилей. Местное жилтоварищество давно уже грозилось избу снести, и выдать жильцу отличную комнату в одном из новых современных зданий, возводимых на Стромынке, с водоснабжением, просторной общей кухней и даже канализацией, но всё никак не могло изыскать фонды. Жильца нерасторопность жилтоварищества вполне устраивала, в коммунальную квартиру он переезжать не хотел.

В доме, помимо двух комнат, была небольшая кухня и просторные сени, удобства находились во дворе, там же стояла бочка, которую водовоз наполнял за серебряную полтину, а дождь — бесплатно. Наниматель, Лев Иосифович Пилявский, представительный мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, с торчащими в стороны от обширной лысины седыми волосами и внушительным носом, вооружённым толстыми роговыми очками, принимал учеников у себя в кабинете — большой комнате с окном, толстым ковром на полу и электрическим освещением. Он сидел в кресле, сложив руки на объемном животе, напротив него девочка старательно водила смычком по струнам. Нюра Пахомова только что вернулась из лавки и выкладывала продукты на кухонный стол.

— Наденька, золотце моё, отдохни минутку, — Пилявский погладил ученицу по голове, забрал у домработницы сдачу и тщательно пересчитал, сверяясь с тетрадкой. — Что, приказчик опять не отпустил по нормальной цене топлёное масло?

— Господь с вами, Лев Иосифыч, — Нюра к скаредности хозяина успела привыкнуть, — и так хорошая цена шесть гривенников за фунт, куда уж дешевле. Вы вона сколько с детишек берёте, да ещё в консистории жалование плотют, а всё жмётесь, как будто на паперти стоите.

— На паперти, милочка, поболее моего получают, — Лев Иосифович тщательно проверил вес и количество продуктов, отрезал кружочек кровяной колбасы, понюхал с подозрительным видом, пожевал, для виду скривился. — Ладно, идите уже до пятницы. И чтобы не опаздывать.

— Да уж пойду.

Нюра уткнулась взглядом в переносицу Пилявского, тот попыхтел, но три рубля отсчитал, добавил ещё два рубля за стирку, отдал женщине свёрток с грязным бельём, выпроводил её из сеней и закрыл дверь. Золотце Наденька поиграла ещё с четверть часа, оставила полтора рубля и убежала. Пилявский не торопясь поужинал пирогами с капустой и наваристыми щами на мозговой кости, сложил посуду в таз и прикрыл полотенцем. Потом, скорее по привычке, пересчитал серебряные ложечки и фарфоровые чашки.