— Лишним не будет, — сказала Маша, быстро орудуя своими ловкими тоненькими ручками.
Было видно, что она на мгновение растерялась от моих слов. Выходит, что не стоило ей бежать сломя голову ко мне, сюда.
— Соскучилась я, — ответила девушка немного обиженно, — соскучилась. И злая на тебя я немного.
— Почему злая? — Улыбнулся я.
— Потому как ничего ты мне не сказал про свое ранение. Узнала на работе через третьи руки. Вот и захотела приехать.
— Чудо ты в перьях, — улыбнулся я, наблюдая за тем, как Маша заканчивает новую повязку.
— Так. Рукава опустить, работу мою полевой пылью не грязнить, — изобразила девушка строгость.
— Слушаюсь, — сказал я шутливо.
Когда вышли мы из машины. Поглядел я на то, как стоят шоферы да слушают болтовню членов комиссии.
— Машка, — подозвал я, — иди-ка сюда.
— Чего?
Обойдя Белкин нос, оказалась она рядом со мной, у водительской двери. Схватив Машу за ручку, потащил я ее назад, за кузов.
— Ты чего⁈ — Только и выдала она, а потом добавила свой звонкий хохоток.
— Соскучилась? — Сказал я, когда мы укрылись от чужих глаз.
— Да не кричи ты, — смутилась Маша. — Люди услышат!
— Соскучилась, спрашиваю?
— Ну соскучилась, — разулыбалась она, — сказала же.
— Ну тогда на.
С этими словами, прижал я девушку к себе и поцеловал в губы.
— Ты что! — Возмутилась Маша, когда мы разъединили губы, — а вдруг кто увидит⁈
— Не увидит, — ухмыльнулся я.
Маша заглянула мне в глаза. Внезапно с ее губ сорвался веселый смешок, и девушка улыбнулась. Потом она припала ко мне снова и потянулась целоваться. Так приятно мне было чувствовать Машино разгоряченное солнцем и чувствами тело, что я и нарадоваться не мог. Поцелуй ее показался слаще любого меда. Запах ядреного девичьего пота пьянил, кружил голову.
— Ну хватит-хватит, — отстранил я ее игриво, — мне еще работать, а я уже пьяный.
— Что-то я не почуяла, — улыбнулась она хитро, — чем это ты пьяный?
— А вот… — засмеялся я, — тебе скажи. Зазнаешься.
Маша снова улыбнулась. Внезапно слетело с ее лица веселое выражение:
— Я еще немножечко злюсь, Игорь.
— Это на что же еще?
— Ну чего ты, — вздохнула она, — всюду лезешь? Серый же тебе враг. А ты с его проблемами разделываешься.
— А если б Серый поступил бы в поликлинику с раною, — нахмурился я, — стала бы ты его лечить? Пусть и неприятный он тебе человек.
Маша поджала набухшие, красные от нашего поцелуя губы. Опустила взгляд.
— Вот то-то же, — Сказал я, — потому как ты по-другому не можешь. Ты медик. И пошла в медики не просто так. А потому что у тебя к тому душа лежит. И я так же. Ну не могу я мимо чужой невзгоды пройти.
Маша подняла на меня глаза. Блеснули они так, будто собиралась она плакать.
— Ну что, — развел я руками, — меня убить теперь, что ли?
Она не ответила. Просто прижалась ко мне всем телом. Обняла под плечами. Стала слушать мою грудь. Улыбнувшись, положил я руки ей на плечи. Обнял.
— Ты самый лучший, — сказала она глуховато, — самый-самый.
В следующее мгновение по-детски торопливо отпрянула она от меня. Строго посмотрела и добавила:
— Только попробуй от меня куда-нибудь теперь деться.
— Да успокойся ты, Машка, — рассмеялся я, — пока никуда деваться не хочу.
— Кстати, — Маша резко изменилась в лице, нахмурилась, — напомнили мне кое-что твои слова про медиков.
— Что напомнили?
— Подружка моя заходила утром в поликлинику, еще до того как уехала я на гараж. Она медсестра. Работает в больнице. С дежурства была. Так вот, слышала она все про Серых. Слышала, как милиционер приходил. При нем была Серых мать. Хотел он поговорить с Катей, да не смог. Была она не в сознании.
— Ну милиция, и что тут такого? — Пожал я плечами.
— А к тебе еще не ходили?
— Пока нет. Может, и придут.
— Уже вся больница знает про то, как в тебя стреляли, — вздохнула Маша, — про то, что в Серовской хате стряслось. Ох, — она отвернулась от меня, обняла плечики, — сердце у меня не на месте, Игорь. Кажется мне, что плохо все это кончится. Что еще хлебнешь ты с этим всем делом горького.
— Мне не привыкать бывать в таких вот незадачах, — пожал я плечами, — если что, уж как-нибудь выберусь. Чего уж там.
— Да не хочу я, чтоб ты выбирался, а хочу, чтобы не попадал.
— Ладно, — ушел я от этого разговора, — а про Серегу Мятого, то есть Бесхлебного, ты не слыхала? Есть там про него какие-никакие вести?
— Нет, не слыхала, — покачала головою Маша.
— Понятно. Надо бы к нему съездить вечерком. Проведать. Ну если бы помер, — я нахмурился, — я бы уже знал. Всюду бы раструбили.
— Едуть! Едуть! Вон! Гля! — Закричал кто-то из шоферов. Мы с Машей удивленно оглянулись.
Вниз по той же самой дорожной насыпи, по которой прибыли Енисеи, шла новая колонна комбайнов.
— Немцы едут! — услышал я голос Титка.
Все шоферы пошли к дороге, посмотреть на немецкие машины.
— Куда вы! — Кричала им Алла Ивановна, — куда вы идете! Вернитесь к машинным, товарищи! Ну что вы как дети?
Увидел я, как Вакулин подошел к чиновнице и одернул ее строго. О чем-то тихо с ней заговорил. Другие шоферы же даже и не глянули на нее. Их интересовали только немцы.