Шофер. Назад в СССР

Когда дорога шла ровно, и не требовалось напрягать внимания, я оглядываться по сторонам. Это было просто невероятно! Все было таким знакомым, и будто бы одновременно новым. Потом я подумал, что просто смотрю на это все новыми глазами. Молодыми глазами.

Мы ехали вдоль зеленой посадки. Слева же колосилось золотое море озимой пшеницы.

Скоро комбайнеры на своих красношкурых «Нивах» выйдут в поле, чтобы собрать всю эту красоту, которую люди сеяли и выращивали, чтобы другие могли есть горячий хлеб.

А мы, шоферы, будем дежурить в период жатвы. Стоять в полях, бдительно следя за тем, когда наполнится бункер очередного комбайна. А потом на мехток, чтобы сгрузить зерно.

Уборочная страда — тяжелое, но удивительное время. Забавно, но тогда, в молодости, оно не казалось мне удивительным. Теперь же, я хотел еще раз поучаствовать в этом действе. Чудесно, когда из жизненных проблем у тебя только одна: завершить отписанный тебе путевым листом рейс.

Машины свернули и пошли по широкой грунтовке. Гравий затрещал под могучими колесами ГАЗов. Очень быстро просторные поля, что были в этом месте, сменились небольшими мазаными хатками на кубанский манер.

Когда машины пересекли асфальтированную улицу Октябрьскую и въехали на широкую Ленина, то мазанки сменились крепкими кирпичными казачками. Потом пошли высоконький новые кирпичные дома с цветастыми коньками и шиферными крышами.

Машины ехали по улицам, а я рассматривал простые крестьянские дворы, которые составляли основу станицы. Да. Здесь жили крестьяне. Рабочие люди, что всю жизнь общались с землей на ты. Простые нравы, простые мысли. Как же мне этого не хватало в прошлой жизни.

Деревянные заборы сменялись плетенками, а те прозрачными заборчиками из крашеных жердочек.

Перед многими домами и хатками раскинулись приусадебные участки. Тут и там деловито бродила домашняя птица: сердито провожали нас гуси; куры опасливо юркали из-под колес; на чьем-то заборе сидела летучая индоутка.

Вот, детишки играют в прятки, шуруя по всей улице. Когда мы проезжали мимо, они все застыли, уставившись на машины любопытными глазками. Старики упрямо сидели на лавках и отмахивались от мух зелеными веточками ореха. Грозили деткам, чтобы те не попали под машину.

На углу, у зеленого забора, сидела за деревянным столом целая компания старушек. Шумные и веселые, они играли в лото на копейки.

Станица буквально тонула в зелени: тут и там росли высокие орехи. На перекрестках раскинули жгуты-ветви могучие ивы. Зеленели россыпью плодов придорожные сливы.

Сквозь хлипенькие заборы можно было видеть личные огороды людей. Там аккуратными рядочками росла картошка, а в стройных шеренгах ждала созревания зеленая кукуруза.

Когда мы достигли центра станицы, многое преобразилось. Кончились тихие домишки и огороды. Здесь, на площади, перед красного кирпича зданием сельского совета раскинулся рынок.

Кашевой загудел в клаксон, требуя прохода, когда многочисленные зеваки заполонили дорогу перед машиной. Казалось, чего тут только не продавали: молоко и овощи, одежду и посуду, хлеб и душистые булочки.

Выглянув из окошка, я с наслаждением вдохнул сладковатый аромат свежего хлеба. Он был так силен, что глушил собой даже стойкий запах машинного масла, что царил в кабине. Когда я почувствовал запах хлеба, в голове тут же пробежала мысль о моем доме. О моей семье.

Однозначно было ясно, что неизвестно каким чудесным образом, после смерти в две тысячи двадцать третьем, я перенесся в восьмидесятые. Почему так произошло? Я не знаю. Но я совершенно точно убедился, что попал в свое же прошлое. Пусть и с незначительными изменениями. Однако, оно было настоящим и живым. Все тут можно было потрогать и попробовать. И это до конца не укладывалось в голове.

Мысль о том, что я снова молод, снова полон сил и способен почти на все, будоражила. Я ведь вновь могу прожить свою жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть! Чтобы не допустить ошибок прошлого. И чтобы не допустить разлада в моей семье.

Если на дворе восьмидесятые, то дома все еще хорошо. Мама и отец живут душа в душу. Большая дружная семья Землициных по-прежнему собирается во дворе, за широким столом. Соседи приходят в гости, чтобы отведать вместе скромный летний ужин. А Светлана, моя сестра, еще жива. От этих мыслей мне стало так тепло на душе, что я не сразу осознал, что улыбаюсь, уставившись в совершенно голубое небо.

А потом почему-то пришли другие, темные воспоминания, без которых, впрочем, было не обойтись.

Никогда я не думал, что моя работа юристом лишит меня семьи. А тогда, сорок лет назад, когда я покинул родную Станицу, а с ней и родной колхоз, где трудился шофером, все, казалось, совершенно иным. Думалось, будто я расту, от ручного труда к умственному. От баранки, перехожу к книге и кодексу. Тогда это виделось мне решением. Решением, как пережить смерть близкого человека.