Шлюз № 1

Окно в розовой комнате на третьем этаже захлопнулось, штора опустилась.

— Домашним сообщили?

— Нет, ждали, когда все прояснится.

Врач наклонился к уху инспектора:

— Придется сообщить комиссару. У него на спине ножевая рана. В воду сбросили потом.

— Он мертв?

Утопленник словно только и ждал этого вопроса. Он вдруг открыл глаза, глубоко вздохнул и изверг целый каскад воды.

Толпа зашумела. Полицейские кинулись наводить порядок, вновь оттесняя собравшихся.

Тем временем старик Гассен, так и не выпустив из рук бутылку, сделал три неверных шага, остановился в ногах у Дюкро и стал ему что-то говорить, едва раскрывая рот, еле ворочая языком, так что никто не мог разобрать ни слова.

— Отойди-ка подальше! — крикнул доктор и сердито отпихнул старика.

На набережной остановилась еще одна машина.

Из нее в сопровождении сотрудников вышел комиссар полиции. Выслушал инспектора, подошел к Дюкро.

— Может давать показания?

— Попробуйте, — ответил доктор, — риска нет.

— Полагаете, он уже вне опасности?

Ответил на вопрос сам пострадавший, Эмиль Дюкро — он усмехнулся. Правда, ухмылка вышла странная, больше похожая на гримасу, но все поняли, что это и есть ответ на поставленный вопрос.

Комиссар в некотором замешательстве поздоровался с ним, приподняв шляпу.

— Рад, что вам лучше.

Комиссар чувствовал себя неловко — больно уж тягостно разговаривать с человеком, распростертым у твоих ног и вперяющим взгляд в небо, да еще когда с ним возятся спасатели.

— На вас было совершенно нападение? Можете вспомнить, где именно вас ранили и столкнули в воду?

Изо рта пострадавшего все еще толчками извергалась вода. Эмиль Дюкро не спешил с ответом и вообще не делал попытки заговорить. Вдруг он слегка повернул голову: в поле его зрения попала девушка в белой ночной рубашке, и он проводил ее взглядом до самых сходней.

— Вы помните, что произошло?

Дюкро молчал. Комиссар отвел доктора в сторону.

— Как вы думаете, он понимает, что я говорю?

— Вроде бы да.

— И все же…

Они стояли спиной к Дюкро и вдруг с изумлением услышали его голос.

— Больно…

Все тут же к нему повернулись. Он явно сердился, но все-таки сделал над собой усилие, чтобы договорить. С трудом пошевелив рукой, он пробормотал:

— Хочу домой…

И попытался жестом указать на семиэтажный дом.

Комиссар был раздосадован и не знал, на что решиться.

— Извините, что вынужден настаивать, но я исполняю свой долг. Видели вы, кто на вас напал? Узнали их?

Может быть, они еще не далеко ушли.

Их глаза встретились. Эмиль Дюкро смотрел твердо и спокойно, однако ничего не отвечал.

— Дело подлежит расследованию, и прокуратура, разумеется, потребует от меня…

Но слова повисли в воздухе, потому что в эту минуту произошло нечто совсем неожиданное:

— Домой! — яростно заревел Дюкро.

И всем сразу стало ясно, что любое возражение лишь еще больше выведет его из себя, что у него уже вполне достаточно сил, чтобы вскочить и затеять потасовку.

— Осторожнее! — вскрикнул врач. — Рана может открыться!

Но этот колосс с бычьей шеей лишь отмахнулся: он не желал больше валяться на земле среди зевак.

— Что ж, доставьте его домой, — покорно вздохнул комиссар.

Со шлюза принесли носилки. Но Дюкро только брюзжал и лечь на них категорически отказался. Пришлось нести его просто так, держа за руки, за ноги, за плечи. Пока его поднимали, он со злостью оглядывал толпу, и люди поспешно расступались, потому что тут все его побаивались.

Когда переходили улицу, комиссар остановил процессию.

— Минутку, я обязан сперва предупредить его супругу.

Он стал звонить в дверь.

А в это время горстка речников, выбиваясь из сил, тащила по сходням на «Золотое руно» мертвецки пьяного старика Гассена. В довершение неприятностей тот свалился на набережной, разбил бутылку, с которой не расставался, и осколком порезал себе руку.

Глава 2

Через день, в десять утра, комиссар Мегрэ сошел с трамвая номер 13 напротив двух бистро. Солнце ударило ему прямо в глаза, комиссар сощурился и на минутку замер на краю тротуара, пропуская покрытый цементной пылью грузовик.

Согласно набросанному для него сотрудниками местного полицейского управления плану, все было очень просто: справа — канал со шлюзом и баржой Гассена, пришвартованной неподалеку от разгрузочной площадки; слева — два бистро, высокий дом и в самом конце крошечный танцзал. Эта примитивная простота лишала набросок перспективы, второго плана, самого дыхания жизни. А ведь, оказывается, одних только судов на канале было чуть ли не полсотни. Они возвышались над шлюзовой камерой, одни — у самой набережной, другие — прижавшись к ним сзади, третьи — лениво передвигаясь под ярким солнцем по свободной воде.

И на улице тоже царило безостановочное движение — то и дело громыхали многотонные грузовики.