Шлиман. "Мечта о Трое"

— Там, где всегда, — невозмутимо отвечает Софья, снимает с плеч свою большую красную шаль и завертывает в нее щит. — Если он не спит, то курит, а накурившись вдоволь, опять поспит. Он ведь ничего другого и не делает. Во всяком случае, я еще никогда не видела его на раскопках.

Но Шлиман больше не слышит ее слов. Он опять осторожно работает ножом — и земля Трои дарит своему верному пророку одну вещь за другой.

Когда все вещи перенесены в дом, Шлиман с Софьей смотрят на них и не могут насмотреться. Перед ними медный щит, медный котел, медное блюдо, сплавившееся во время пожара с серебряной вазочкой, маленькая медная ваза, круглый флакон из золота весом в 403 грамма, полуфунтовый золотой кубок, ладьеобразный кубок из золота весом в шестьсот граммов, маленький кубок из электрона, шесть серебряных слитков общим весом свыше килограмма, пять ваз, чаша и кубок из серебра, тринадцать медных наконечников для копий, четырнадцать медных топоров, семь медных кинжалов, медный нож, обломки меча, четырехгранный медный стержень, какой-то неопределенный оплавившийся медный предмет, похожий па большой ключ.

— И это в предпоследний день! — задумчиво говорит Шлиман. — Когда я вспоминаю о том, как лежали эти предметы — ровной четырехугольной кучей, то почти уверен, что они находились в деревянном ларе. Да и ключ к нему есть. Вероятно, кто-то из семьи Приама торопливо уложил клад в ларь, а потом его на крепостной стене настигла вражеская рука или пожар и ему пришлось бросить ларь. Тот вскоре был завален золой и камнями находившегося рядом царского дворца. Может быть, несчастному, что пытался спасти клад, принадлежали и те вещи, которые мы нашли здесь же несколько дней назад, — раздавленный шлем, серебряная ваза и кубок из электрона. Короче говоря, Софья, теперь уж, поверь, никто не сможет больше мне возражать: Троя найдена!

— Тебе помогла твоя вера, — просто отвечает Софья и берет большую серебряную вазу, чтобы повнимательней ее рассмотреть. Внезапно ее охватывает изумление — дрожащими руками освобождает она второй стол, бесцеремонно сгребая бумаги мужа, расстилает свою шаль и высыпает на нее содержимое вазы. Звеня, падает один золотой предмет на другой — целая куча тускло поблескивающего металла. И вот они лежат тут — диадемы, цепочки, браслеты, серьги, перстни, пуговицы и бесчисленное множество маленьких золотых украшений. Оба они, стареющий мужчина и его молодая красавица жена, стоят и не могут вымолвить ни слова. Наконец Шлиман, глубоко вздохнув, говорит:

— Записывай, Софья, я буду диктовать!

Когда они закончили составлять опись, близилось утро. На нежно-сером небе над горой Идой появляются лучи солнца, они окрашивают в золотой цвет края плывущих в вышине облаков. Шлиман берет со стола большую диадему и возлагает ее Софье на чело, чуть ниже копны ее черных волос. Вторую диадему, словно ожерелье, он надевает ей на шею и укрепляет подвески в мочках ее ушей.

И впервые, единственный раз в жизни, он называет ее другим именем, но произносит его едва различимым шепотом: — Елена.

Все, что следует за находкой большого клада, происходит в страшной спешке. Чтобы полностью исследовать территорию вокруг места, где был найден клад, приходится снести деревянный домик, пристанище трех лет!

Через три дня, семнадцатого июня, раскопки прекращаются. Шлиман и Софья готовятся к отъезду. В их чемоданах ненамного больше вещей, чем было, когда они приехали в январе. Верные Шлиману люди по частям тайком унесли клад, который теперь называется кладом Приама, в то время, как неверные рабочие, найдя еще один клад, утаили его и расхитили.

«Кубок Нестора»

Кубки из четвертой и пятой микенских гробниц

Перед этим Шлиман и Софья долго и взволнованно обсуждали создавшееся положение. Согласно фирману половина всех находок принадлежала турецкому правительству. Нo можно ли нарушить неделимое единство этого клада? Одну серьгу — мне, другую — тебе, мне правую часть диадемы, тебе — левую? Если бы в Константинополе сидели разумные люди, то с ними, конечно, можно было бы договориться, выкупить, например, принадлежащую правительству долю. Но там нет ни одного человека, у кого хватило бы ума понять, что ради науки клад должен быть сохранен в целостности. Однако если бы был найден способ произвести раздел, то все равно отданная Константинополю часть очень долго оставалась бы недоступной для науки, даже попади она и в самом деле в музей, в чем совершенно нельзя быть уверенным.