Шлиман. "Мечта о Трое"

«Хижина Илиоса» не очень велика, она рассчитана лишь на потребности семьи. На первом этаже, где грубо обработанные каменные плиты несколько напоминают третий тип микенской кладки, находится музей, хозяйственные помещения и комнаты слуг, которые обставлены не хуже, чем комнаты самого хозяина. Шлиман считает, что слуги также входят в состав его семьи, как Евриклея или Евмей входили в состав семьи Одиссея. Поэтому они охотно соглашаются и на то, что, поступив на службу к Шлиману, лишаются своих имен и принимают гомеровские: привратника зовут Беллерофонтом, лакея — Теламоном и т. д.

Каким бы прекрасным дом ни был и внутри, удобств в нем нет. Хозяин считает, что подобные вещи нужны лишь бездельникам. Желание Софьи иметь уютное кресло годами остается неудовлетворенным и даже стоит ей слез, пока она его, наконец, не получает. Но перед этим кресло, которое она ему однажды подарила, одним махом выставляется на улицу. Гардин в доме тоже нет, они только собирают пыль, да и Гомер ведь их не знал!

Когда поднимаешься по широкой мраморной лестнице, то со всех сторон тебя приветствуют золотые строфы Гомера, а на мозаичном фризе изображены гомеровские сцены. Есть среди них и одна современная: хозяин, с очками на носу и с Гомером или Павсанием в руках, раскапывает гомеровские места. На втором этаже находятся гостиные и столовая, на третьем — спальни, библиотека и кабинет.

В доме, если смотреть с улицы, мало окон, но зато его стены решены в виде лоджий. Часть их выходит в сад, где хозяин следит за деревьями и цветами и ухаживает за своими собаками, кошками, голубями и ежами. Из других лоджий открывается вид на Акрополь, Тесейои, Ликабеттос, Гимет и Парнас. На парапете плоской крыши стоят, поднимаясь к ясному небу Аттики, двадцать четыре статуи олимпийских богов, но они — ведь расточительность и скупость живут бок о бок — из презренного гипса.

В этом доме рождается сын, Агамемнон. Когда Софья открывает глаза и хочет взглянуть на младенца, он исчез. В страхе проходит минута, пока Хрисеида не сообщает, что хозяин взял новорожденного и понес на крышу. Там он подставляет его лучам солнца, протягивает Гелиосу — Илиосу, кладет ему на голову древнюю рукопись, свиток со стихами Гомера, и читает вслух любимейшие строфы поэта.

Несколько дней спустя младенца крестят и по православному обряду. Тут дело едва не заканчивается скандалом. Почтенный архиепископ протянул было уже руку, чтобы окропить младенца святой водой, как к нему подскакивает озабоченный отец со своим вездесущим градусником и хочет измерить температуру воды.

Весь 1877 год посвящен работе над книгой о Микенах. Шлиман начинает ее в Афинах, продолжает в Лондоне, потом в Булони, Париже, опять в Лондоне, в Марселе и, наконец, завершает в Афинах. Зимой несколько недель он, будучи нездоровым, проводит без работы в Вюрцбурге, где врач-специалист пытается, не прибегая к хирургическому вмешательству, вылечить его от наступающей временами глухоты левого уха.

Сразу же после этого Шлиман опять в Лондоне. Теперь Лондон, словно магнитом, притягивает к себе людей со всех сторон: первооткрыватель Трои, уступая настойчивым просьбам своих английских друзей, решился выставить принадлежащие ему сокровища в Саут-Кенсингтонском музее. А это зиачит, что надо все время следить за порядком, все время давать справки, спорить, выступать с докладами. Но это означает также, что он часто ведет волнующие разговоры с людьми, которые не являются специалистами и питают к увиденному жгучий интерес.

Однажды приходит молодой человек с девушкой. Зовут его Эванс: он сын того самого Эванса, который написал толстую и умную книгу о бронзовом веке. Они только что обручились, и, чтобы по-настоящему отпраздновать это событие, Эванс ведет свою невесту к троянским находкам Шлимана.

Эти недели в Лондоне — вершина жизни неутомимого исследователя. Теперь и здесь его щедро награждают аплодисментами. Ни один праздник или прием у какого-нибудь герцога или лорда не считается стоящим и не входит в хронику сезона, если на нем не присутствует Шлиман. Фотографическое общество платит сорок фунтов только за разрешение снять человека, раскопавшего Трою и Микены. Ходж пишет его портрет для Королевского общества. «Ты должна сюда приехать, — телеграфирует виновник торжества Софье в Афины, — но только перед отъездом покупайся в море, чтобы набраться сил для ожидающей тебя здесь нагрузки».

И вот они оба на украшенной лавровыми венками трибуне. Им вручают почетные дипломы. Шлнман говорит о сути и цели своей работы. После него поднимается и Софья, чтобы произнести краткую речь. Бледная и красивая, стоит она здесь в скромном темном платье, без всяких украшений — «тот, кто однажды надевал убор Елены, не должен никогда носить обыкновенных драгоценностей» — и просто рассказывает о том, как помогала Шлимаиу в Трое и Микенах, призывает английских матерей учить детей греческому.

«Свою речь я хочу закончить выражением сердечной благодарности за терпение, с которым вы слушали одну из почитательниц Гомера».