Шлемазл

Волыну достаём и шаримся по стрелкам:

Мы бьемся за лаве, а не за принцип левый!

Решпект и уважуха реальным пацанам.

А вы, лошары глупые, идите лесом на хер,

Пока бамбук мы курим, пуская пузыри.

Кто нефартовый – тот всегда неправ!

А лютому всё нипочем,

Хоть шлюхина любовь, хоть крытка,

Где злые вертухаи в очко пихают

Швабру. А гниды из опущенных мажоров

Воткнут перо, как им подставишь спину,

Барбосы без предела все эти отморозки.

Но все сочту херней, когда на торсе голом

Наколят купола. Я в ящик не спешу ,

Но тут уж как пойдет, и в ахуе спокойном

Я все снесу. Кряхтеть не буду и бурчать.

А смерти не боюсь, там пассажиров четких

Сортировка. У Господа в чертогах лабиринт,

И нет путей в обратку. Тебе не соскочить,

Сиди, замри! Не верь! Не бойся! Не проси!

А совесть, блин, химера, гной души,

В терпилу превращает правильных людей.

От ней свернется кровь и изблюешь кишки,

Просрав свой фарт и жисть на косяки.

Офелия! Хоть ты и шмара, чисто блядь,

Напомни мне, кого пора шмалять!

Изя стреляет в потолок из самопала. Сверху сыплются блестки и конфетти, шум оваций и аплодисментов. Изя с достоинством раскланивается. Марк и Август вяло хлопают.

Изя надевает на себя сорочку, Марк и Август переглядываются.

МАРК: Стоп! Снято! Конгениально, но маме не понравится.

АВГУСТ: Да и папа твой, я знаю, не любит напоминаний про бурную молодость.

ИЗЯ: Папа любит банковское дело. Это ему близко – всех купить, всех продать. А потом плакать и каяться. Он так говорит: не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – не спасёшься.

МАРК: Это какой-то христианский подход, а он, я так понимаю, под законом ходит: око за око, зуб за зуб? Но это всё равно очень дельная мысль. Ты – копия своего отца. Можешь себе представить, что ты – это он?

ИЗЯ: Я пожиже буду. Жалкий еврейский интеллигентишка. А он кремень, из биндюжников одесских. К моменту, как я появился, он уже много чего прошёл.

АВГУСТ: Но это не значит, что совесть не скребётся в его душу. Он же сам завёл разговор про Бога. Но вот с Богом конфликтовать можно, но сложно. Обычно конфликт сам с собой – это и есть конфликт с собственной совестью. А Бог – это камертон, который всем людям настраивает совесть на одну тональность. Поэтому и заповеди у всех народов примерно одинаковы. Даже у твоего папаши и всего этого развеселого племени.

ИЗЯ: Сомневаюсь, что если бы отец впустил Бога и совесть в свою жизнь, то нам было бы на что харчеваться!

АВГУСТ: Но давай попробуем. А там, как сказал праотец наш

Авраам своему единственному и любимому сыночку Исааку, собираясь перерезать горло: “Бог усмотрит”. Ну давай попробуем посмотреть на жизнь глазами твоего папаши-банкира. Так, давай, я печатаю…

Август печатает в ноутбуке. На экране появляются титры

“Новелла “Банкир”

ИЗЯ: Ну я же из другого теста. Вообще другой человек!

МАРК: Если ты не можешь вжиться в шкуру другого человека, то нет тогда в тебе души живой. Переносимся в банк. Камера! Мотор!

Свет гаснет. Потом зажигается другое освещение,это уже кабинет председателя правления банка.

Кабинет председателя правления банка. Ночь.

Изя (загримированный под своего отца Абрама) сидит в своем кабинете, в кресле. Перед ним на столе в томной позе возлежит СЕКРЕТАРША ДАША в провокативном нижнем белье. Изя мажет пальцы в креме из баночки на столе и натирает ей спинку и пониже, нежно похлопывая по ягодицам. Даша рассматривает стоящий на подрамнике портрет молодой Цили. Рядом переливается огнями рождественская ёлка.

ИЗЯ: Жопа у тебя – всем жопам жопа. Ты всем Дашам Даша.

ДАША (игриво виляя попой): Продолжай. Всё уже хорошо смазалось.

ИЗЯ (хлопая её по попе): Без меня.

Изя достает из стола пухлый конверт и шлёпает его ей на круп.

ИЗЯ: С Новым годом, Рождеством и всё такое. Это выходное пособие. Сегодня твой последний рабочий день. Как, возможно, и мой.

Даша, придерживая конверт, медленным отточенным движением гимнастки съезжает со стола и присев на краешек, пристально вглядывается в глаза Изе, потом показывает на портрет Цили.

ДАША: Сменял меня на старую воблу? Передумал разводиться? Деньги её, значит, важнее? Не хватает тебе, да?

ИЗЯ (жёстко): Иди отсюда. И коньяк мне принеси!

Даша элегантно надевает застегивающееся спереди платье и выходит из кабинета через условную дверь на краю сцены, где стоит её рабочий стол, над которым написано “приёмная”.

Свет в кабинете Изи гаснет, но вспыхивает над приёмной, где Даша достает из стола бутылку коньяка.

Приёмная председателя правления банка. Ночь.

Даша , открывая коньяк, звонит Циле, чей портрет видит на экране смартфона. Из как бы из телефона доносится властный голос Цили. Изображение молодой Цили появляется на экранах над сценой.

ЦИЛЯ (с экранов): Ну?

ДАША: Что-то не то. Он не со мной… Но и не с вами.

На экране видно, как молодой любовник Леопольд,, похожий на киномерзавца с усиками, целует Цилю в плечо, камера показывает лишь лица и плечи.

ЦИЛЯ (на экранах, Леопольду, очень властно, категорически): Леопольд! Идите пописать!!

Леопольд тут же исчезает.

ЦИЛЯ (с экранов, категорично и жёстко): Я перевожу тебе миллион на Кайманы. Чтоб всё сделано было немедленно! Ясно?