Шлейф

Уткнувшись взглядом в чье-то рукописное донесение, Арон прислушивался к звукам в ванной.

— Поосторожней там! — крикнул он из кухни.

— Не беспокойся.

«Жена слышала, что такой родственник существует, что он работал в советском полпредстве в Китае, а потом ряд лет в „Известиях“, где печатался за своей подписью. Я этого человека никогда в жизни не видел, не знаю, никаких связей с ним никогда не имел и при всех упоминаниях о моих родственниках или родственных связях я этого человека никогда родственником не считал.

14 июля жена отчиталась о командировке и сообщила в парторганизацию „Смены“ об аресте этого родственника и все то, что знала о нем.

Числа 15-го или 16 июля жена приехала домой (я живу на даче в г. Красногвардейске) и рассказала о поездке в Москву, а также об аресте двоюродного брата и о том, что сообщила об этом в парторганизацию.

Я не придал значения этому факту, считая, что арест чужого, по существу, человека значения для нас не имеет.

21 июля жена сообщила, что у них в „Смене“ состоялось партсобрание и что на этом собрании ее бездоказательно обвинили в том, что она скрывает свои связи с арестованным врагом народа.

В Ленобком ВКПб поступило письмо какого-то комсомольца (в „Смене“ письма не видели, но получили о нем информацию), где говорилось, что враг народа Васильев, когда моя жена работала в РК ВЛКСМ, оказывал ей якобы особое покровительство. И что жена скрыла или замазала в 1935-м или 36-м году разоблачительное письмо из Красногвардейского района.

Жена категорически отрицала какое-либо ее участие или знание каких-то махинаций двурушника и врага народа Васильева.

Она была обвинена в притуплении бдительности, хотя зимой этого года разоблачила в той же „Смене“ двух врагов, осужденных в настоящее время спецколлегией Леноблсуда.

22 июля я ездил в „Смену“ и беседовал с Эшманом. Тот предъявил такие обвинения: она хотела обратиться к своему двоюродному брату, чтобы он помог ей с добыванием материалов, поскольку работал в „Известиях“; подозрение в связи с Васильевым; непартийная болтливость. Я немедленно отправился в академию с тем, чтобы доложить все это Кинкину, но, не найдя его, рассказал все т. Ульпе. Тот предложил изложить дело письменно. Я написал, добавил тот факт, что моя жена встречала случайно Васильева 2–3 раза на областном съезде Советов и областной партийной конференции этого года. Я сам с 1933 года этого Васильева больше не встречал.

Признаю своей грубой ошибкой, на которую мне указал т. Ульпе в разговоре 22.7, что я не придал сразу всей серьезности рассказу жены об аресте ее родственника, о чем с опозданием сообщаю, хотя имел возможность сообщить об этом сразу же. 23.7.37».

— Что ты там изучаешь?

Анна стояла перед ним, завернутая в серое полотенце.

— Да тут какой-то герой пытается отмазать свою жену.

— Это отец Алексея Федоровича.

— Молодец! Защищать жену от подобных нападок в 1937 году…

— И попутно пинать сапогами расстрелянных…

— Не осуждай.

* * *

Они съездили в супер.

— Куда столько? — спросила Анна, глядя, как он забрасывает в корзину продукты.

— Нас много.

— Мои не едят. Хотя Алексей Федорович любит кукурузу и ананасы. Еще он ест суп.

— Кто ему варит суп?

— Рыжая женщина с зелеными глазами.

Арон выронил из рук стеклянную бутылку с морковным соком — кафельный пол окрасился в рыжий цвет.

Прибежала уборщица, раз-два — и все чисто.

— Не переживай, я не люблю морковный сок.

— Зато мой сын любит.

— Возьми другую бутылку.

Арон взял, заплатил за все карточкой, и они вместе покатили коляску к машине.

Зарядил косой дождь.

— Тут сидел английский король французского происхождения? — указала Анна на круг, с которого они повернули на Газу.

— Откуда ты знаешь?

— Ты мне о нем рассказывал.

— Почему ты не называешь меня по имени?

— А какая в этом надобность? Ты — это ты.

— Но кто я тебе?

— Опекун.

Никакого лукавства

Он вернулся домой в час ночи. На цыпочках прошел в кухню, разложил продукты в холодильнике, бутылку с морковным соком оставил на столе.

В белизне ванной его одежда выглядела инородным телом, чем, собственно, она и являлась. Запятнанную рубашку, да и все вообще он запустил в стиралку и встал под душ. Вода из широкой насадки струилась по большому телу.

Стекло вставлено, крышка привинчена, отвертки сданы хозяину — это была чудная прогулка после спагетти с сыром и грибной подливкой, хотя о посуде, в которой пришлось готовить, лучше не вспоминать. Ела она с удовольствием, кофе, который она отхлебнула из его стакана, по вкусу не пришелся, пожалуй, это единственное, что ей не пришлось по вкусу.