Тишина. Интуиция тоже молчала. Я выскользнул из кустов, припал к кромке воды и долго пил мелкими глотками. У самого дна возникла тень. Щука… По телу прокатилась дрожь. Три дня не ел… Вбил руку в воду, сжал пальцами живую плоть и выдернул. Щука затрепыхалась, забила сильным телом. Ударом о колено я сломал ей хребет.
Ох, везёт! Как же мне везёт!
Подрагивая от нетерпения, наполнил фляжку водой, перебрался на другой берег и отошёл подальше от реки. Возле зарослей талинника устроил стоянку. Первой мыслью было съесть рыбу сырой. Дикая сущность, передавшаяся вместе с нанограндами, была не против. Но всё же я человек, а не тварь. Набрал сушняка, затеплил костёр. Пригодилась-таки зажигалочка, взятая у того неудачника, который потом так неосторожно вылетел в окно. Срезал несколько веток, соорудил подобие вертела, нанизал на шампур сочные куски. Зашипел капающий на угли жир, рот наполнился слюной. Поем наконец-то…
За спиной щёлкнул взводимый курок, и нервный голос требовательно произнёс:
— Подними руки.
Я вспотел.
Ни единого намёка, что рядом кто-то прячется, ни единого всполоха в голове. Вот она пресловутая интуиция. Голод заставил забыть об осторожности. Если там миссионеры…
— Мне два раза повторять? Руки в гору. Живо!
Нет, не миссионеры. Они так не разговаривают, не их стиль. Я поднял руки и медленно повернул голову. В глаза мне смотрела двустволка. Расстояние шагов десять. Хозяин ружья худощавый парень немногим моложе меня. Лицо обветренное, злое. Одет как дикарь.
Позади и чуть левее стоял второй. Тоже дикарь, лет сорока, в руках карабин. Длинные седые усы подкручены на казачий манер. Он и выглядел как казак: кубанка, старенькая черкеска, из газырей[1] выглядывали закраины винтовочных патронов.
— Мужики…
— Рот закрой, людоед. Говорить будешь, когда позволят, — молодой осклабился. — Если вообще позволят. Таких как ты надо на месте резать, причём, не торопясь и со смыслом. Подвесить бы тебя к дереву, да освежевать.
Они приняли меня за миссионера, и, судя по выражениям, ничего хорошего в этом не было.
Казак сдвинулся в сторону. Карабин он держал у пояса, но я не сомневался: выстрелит — не промажет. Во взгляде ни злости, ни тупой восторженности молодого, дескать, поймали врага рода человеческого. Свежевать меня он не собирался, во всяком случае, немедленно.
— Кончай базлать, Танцор. Обыщи его.
Молодой сделал шаг вперёд.
— На колени, сучье вымя. Быстро! Руки не опускай.
Я повиновался. Он подошёл вплотную, упёр стволы мне в позвоночник.
— Если чё, продырявлю не задумываясь. Понял?
Его манера разговаривать начала раздражать.
— Да понял я. Обыскивай давай.
— А чё мы какие нервные? — одной рукой Танцор обхлопал мои карманы, забрал зажигалку, нож Урсы. — Ого! Сивер, глянь! Настоящий, миссионерский. Ох, мы и поднялись. Ё-моё, Сивер, да тут второй на поясе. Ну, фарт!
Он продемонстрировал казаку ножи. Тот кивнул, но радоваться вместе с напарником не спешил. Стоял в отдалении и контролировал каждое моё движение.
Танцор вытащил из грудного кармана моей рубахи планшет.
— Ха, вот ребята оборжутся, миссионеры под загонщиков легли. Смотри, планшетами обзавелись.
— Я и есть загонщик, — я поднял голову. — Ты на запястье моё…
— Сивер, он заряжен! — взвыл Танцор.
— Что?!
— Заряжен он, сука… Лягай! Лягай, мразь! Пристрелю!
Я не сразу догадался, чего он так испугался, потом дошло: серебро на радужке. Я упал лицом на землю, руки раскинул в стороны.
— Мужики…
Договорить не успел, по голове ударили прикладом.
Очнулся в сидячей позе у дерева. Руки связаны за спиной скотчем. Берцы сняты. Сухая травинка осторожно почёсывала пятку, она-то и привела меня в чувство. Я одёрнул ногу, встряхнулся.
Дикари сидели возле костерка и доедали мою щуку. Танцор проговорил набитым ртом:
— Вкусная рыбка. А запах, запах. Не хуже, чем у твоих в Приюте, да? Сольцы бы ещё немного и хлебушка свежего.
Сивер глянул на меня мельком. Он ел, отщипывая от рыбы маленькие кусочки, и закидывал в рот.
Без сознания я был не долго, хотя прикладом прилетело основательно. Спасли наногранды. Не было ни боли, ни тошноты, ничего такого, что обычно бывает после подобных прилётов. Только очень сильно хотелось есть. И пить.
Я поискал взглядом фляжку. Вместе с ремнём она валялась рядом с плащом, там же лежали оба ножа.
— Чё, людоед, жрать хочешь? — облизывая пальцы, спросил Танцор. — Погоди, в Квартирнике тебя накормят.
Прозвучало это так, что лучше бы я всю оставшуюся жизнь проходил голодным.
— Воды дайте.
Танцор потянулся к фляжке, Сивер ударил его по руке.
— Очумел?
— Да пусть хлебнёт немного. Не звери же мы.
— Он заряжен, забыл? Жажда силу распыляет, вода концентрирует. Хочешь, чтобы он нас порвал, как мы эту рыбу? Лучше жри быстрее, пора обратно топать, — и кивнул на меня. — Посмотрим, что Гвоздь нам за него отвалит.