— Я не знаю, грозит ли что-то храму, — медленно сказала Лаис. — Херея ненавидит меня и мог желать расправиться со мной, однако я не верю, чтобы он вредил храму. Его мать была здесь верховной жрицей, вся его жизнь связана с храмом! В обрядах могут быть темные, сакральные таинства, о которых простым смертным не то что знать, но даже подозревать нельзя! Может быть, свершилось одно из них? А мы просто не понимаем смысла его?.. К тому же, говорят, храм построен на месте святилища Кибелы, а ты ведь знаешь, что эта древняя богиня требует особенно кровавых жертв. Что, если здесь все вершится по воле и с ведома верховной жрицы, ради того, чтобы умилостивить Кибелу и таким образом дать покой тем, кто мирно спит наверху? Если мы помешаем обрядам, на нас обрушится страшное проклятье, да и не только на нас — мы можем повредить храму Афродиты и ее почитанию!
— Что же ты предлагаешь делать? — спросил с недоумением Терон.
— Я хочу спуститься в подземный храм и посмотреть, что там происходит, — решительно заявила Лаис. — А ты… ты свободен! У тебя хватит сил перебраться через все ограды и убраться из Коринфа. Найди мореходов, твоих собратьев, они помогут тебе. Беги, спасайся! Я никому не скажу, что видела тебя.
— Беги, спасайся! — с тяжелым вздохом передразнил Терон. — Да куда бы я ни бежал, где бы ни спасался, я не буду свободен от тебя! Поэтому я сейчас пойду с тобой. Только тебе надо во что-то одеться: твое тело сверкает при лунном свете, как будто оно вылито из серебра! Вот, возьми, это хламида того стражника, которого я убил. На мне его хитон, а ты укройся хламидой.
Лаис взяла кусок грубого полотна, обернула вокруг своего стана и завязала два узла на плечах, чтобы это неуклюжее одеяние хоть как-то держалось. Но сначала она оторвала две полосы ткани и обвязала ими ступни, понимая, что недалеко уйдет, ступая своими израненными ногами по грубо тесанным камням двора. Теперь хламида стала значительно короче, но все же Лаис была хотя бы относительно одета. А чтобы не мешали распущенные волосы, она заплела их в косу, какую заплетала когда-то давным-давно на Икарии, чтобы не цеплялись ветки за волосы в зарослях маквиса, и сказала Терону:
— Я готова. Пойдем.
Он протянул руку, и Лаис, с усилием преодолев дрожь, вложила свои пальцы в его.
Они стремительно и бесшумно перебежали двор, миновали арку и подошли к темнице, в которой еще недавно находилась Лаис. Источник по-прежнему пел свою журчащую песню, и Лаис плеснула немного ледяной воды в лицо, чтобы придать себе бодрости. Умылся и вымыл окровавленные руки Терон. Теперь они были готовы встретить — что? Может быть, свою гибель? Они не знали, но пошли вперед, словно жертвы, обреченные на заклание… Вся разница между ними и жертвами состояла в том, что они сами выбрали свой путь и сами были готовы принести себя в жертву ради храма Афродиты.
Этот храм стал для Лаис тем самым родным домом, которого у нее, по правде сказать, никогда не было. Этот храм, куда она пришла по наущению богини, даровал ей подруг, наполнил ум новыми знаниями, а тело — новыми умениями, но главное — он открыл ей будущее, в котором она сама могла быть царицей и владычицей, сделаться из маленькой испуганной косули воистину львицей… Разве удивительно, что Лаис воспринимала опасность, грозящую храму, как опасность, грозящую ей самой?
В темнице царила непроглядная тьма, и, если бы не умение Терона видеть ночью, как днем, Лаис провалилась бы в черный проем, разверстый посреди пола. Осторожно заглянув туда, она увидела вдали слабый промельк света и поняла, что где-то там, вдали, горят огни. А еще снизу доносился рокот барабанов, рев дудок и крики. Оттуда пахло кровью и еще чем-то тошнотворным, отвратительным. Лаис подумала, что если всякое деяние человеческое имеет свой запах и звук, то вот так пахнет и звучит зло!
— Ты не передумала? — спросил Терон, прежде чем они начали спускаться в яму. — Позволь мне пойти одному! Беги к великой жрице!
— Спускайся, — буркнула Лаис. — И дай мне руку.
Терон соскочил вниз, но не помог спуститься Лаис, а просто взял ее на руки и понес. Она хотела вырваться, однако побоялась, что Терон упадет с крутой лестницы, — и притихла, невольно прижавшись к груди своего врага. Или бывшего врага? Она еще не понимала толком, какие чувства владеют ею по отношению к Терону, но сейчас было не до прошлого — настоящее оказалось слишком страшным, а о будущем было еще рано помышлять. Может быть, нет у Лаис никакого будущего, может быть, она дошла до конца своего пути и Лахезис вот-вот перережет нить ее жизни…
Чем ниже они спускались, тем ярче становился свет, озарявший подземелье. Кругом в стенах были укреплены факелы, пахло дымом и какими-то очень пряными благовониями. У Лаис закружилась голова, тошнота подкатила к горлу. Терон ступал нетвердо, покачивался, с явным трудом справляясь с головокружением. Но гораздо хуже было то, что запах пугал и дурманил враз, делал мысли вялыми и неповоротливыми.