Школа гетер

— Говорил, и не раз, — буркнул Ксетилох, выбираясь из водоема. — А еще говорил, что это не удивительно: ведь гетеры обучались своему ремеслу в Коринфской школе, а ты — как приблудная дворняжка, которая только и умеет, что задирать хвост.

— Не верю! — бушевала Доркион, яростно ударяя по воде кулаками и всплескивая фонтаны брызг. — Я сейчас пойду и спрошу его! И расскажу, что это от тебя я услышала все эти мерзости!

— Ага, спроси, — ухмыльнулся Ксетилох. — Конечно, спроси! И не забудь сообщить, где именно и когда именно ты услышала от меня все эти мерзости! Посмотрим, не утопит ли господин тебя в этом же водоеме.

— И тебя тоже! — прошипела Доркион.

— А тебе от этого будет легче, маленькая глупая косуля? — насмешливо спросил Ксетилох. — Однако надеюсь, что ты, при всей твоей глупости, все же не ринешься губить меня, ибо это будет означать, что ты погубишь и себя! Ну ладно, иди и ложись спать, пока кто-нибудь не увидел нас здесь.

Он исчез в темноте, а Доркион снова погрузилась в воду с головой и скорчилась в комок на дне.

Жить хотелось еще меньше, чем в тот момент, когда она заглянула в проклятущий сундук, набитый изображениями омерзительно красивой Кампаспы.

Значит, наложница Александра вовсе не вытеснила Доркион из сердца Апеллеса, а заняла опустевшее место. Художник давно разлюбил эту глупую маленькую косулю, и только привычка беспрестанно изливать семя в первое попавшееся лоно заставляет его держать при себе безумно влюбленную рабыню… Вдобавок отлично выдрессированную, редкостно терпеливую натурщицу.

Но теперь терпение Доркион кончилось. Кончилось! Сейчас она откроет рот и впустит воду в свою изголодавшуюся по воздуху грудь. И тогда прекратятся все мучения! Она вновь вообразила свое бездыханное тело, которое будет качаться на волнах, свои наполненные водой глаза, свои колышущиеся, словно водоросли, волосы, свои безжизненные губы…

«Безумная! — крикнет Апеллес. — Что она наделала?! Как мне теперь купаться в этом водоеме?! Она осквернила его! Водоем придется чистить и освящать!»

Доркион вырвалась на поверхность, жадно глотнула воздух.

«О-то-мстить… О-то-мстить…» — стучала кровь в висках.

Доркион издала горькое рыдание и отерла глаза. Ох, не в добрый час нашла она тот обрывок папируса!

Папирус… Папирус… Да, папирус!

Теперь она знала, как отомстит им всем: Апеллесу, разлюбившему ее, Кампаспе, из-за которой он разлюбил Доркион, — и заодно Ксетилоху, который зачем-то открыл ей глаза.

Ей поможет папирус.

Медленно, с трудом опираясь на ослабевшие руки, Доркион выбралась из водоема; медленно, слабо шевеля пальцами, отжала волосы, стащила с себя мокрый хитон; медленно, еле передвигая ноги, побрела в дом, задыхаясь от слез и приказывая себе не умереть с горя.

Теперь она во что бы то ни стало хотела дожить до утра!

… Доркион прокралась в свою каморку, взяла хламиду, завернулась с головой и проскользнула в мастерскую. Маленький язычок пламени все еще рассеивал тьму около заветного сундука Апеллеса…

Спустя несколько мгновений Доркион задула светильник, сунула его в укромный угол, чтобы не возвращаться в опочивальню и невзначай не разбудить Апеллеса, — и неслышно пробралась в поварню. Здесь она прихватила небольшой и острый нож, спрятала его в складках своей одежды, а потом выбралась из дома, перебравшись через ограду в самом дальнем углу сада.

Шаги ночной стражи гулко отдавались в сонной тишине, и Доркион подождала, пока они не отдалились. Но полночный Сейриос, чье имя означает «ярко горящий», стоял в зените, подмигивая Доркион, словно заботливо напоминал ей: надо спешить! — и она бросилась бежать со всех ног.

Апеллес жил в деме [22]Гиппий Колонос — самом аристократическом во всех Афинах. Но Доркион спешила сейчас к Восточному Керамику. Собственно, Керамик испокон веков был кварталом гончаров, однако на восток от него с недавних пор начали селиться мастера по изготовлению папируса, переписчики текстов и изготовители ларцов и футляров для свитков.

Доркион не зря провела это время в доме Апеллеса. Среди прочего она знала, что в былые времена творения человеческой мысли, стихи, поэмы, пьесы, изречения мудрецов, рецепты приготовления целебных средств, описания событий, случившихся в прошлом, и все прочее записывали на свинцовых, восковых и глиняных табличках. Но глина была хрупкой и в любое мгновение могла превратиться в черепки, воск таял на солнце, а свинец был очень тяжел и стоил слишком дорого. Теперь только ворожеи писали на свинцовых табличках смертельные заклятия и посвящали их злобным богам подземного мира, украдкой подбрасывая в общие придорожные могилы, куда сваливали тела умерших рабов, бродяг, преступников и павший от болезней скот.

Ученые люди и любители чтения предпочитали папирус, и в Восточном Керамике возникло несколько мастерских по его изготовлению.

Это было весьма трудоемкое производство! Сначала с помощью острой иглы стебель тростника делили на длинные и широкие волокна. Самые лучшие извлекали из сердцевины стебля, из них делали папирус первого сорта.