Шиша. Тринадцатая кукла

Парень показался Боне вполне симпатичным: темные волнистые волосы, открытый и умный взгляд, интеллигентное лицо, тень улыбки на тонких губах. С виду не дурачок, да и на убийцу не похож, зато похож на Тимоти Шаламе из «Дюны», которого Боня считала эталоном мужской красоты. «Либо дочь депутата отъявленная стерва, либо здесь какая-то ошибка, но в любом случае, этот красавчик здорово влип! Сто процентов, его поймают!»

Боня сжала зубами хрустящий круассан, и теплая шоколадная начинка наполнила рот. Мир за стеклянной стеной кафе сразу стал казаться ярче и прекраснее, а высотки нового жилищного комплекса, отделенного от Беличьего острова широкой рекой, уже не выглядели такими недосягаемыми, словно находились в другой реальности. Боня размечталась, что наступит время, когда она сможет любоваться Беличьим островом, глядя в окно одной из этих высоток. Однажды она обязательно разбогатеет и купит там квартиру на последнем этаже с самым лучшим видом, а мрачные, изъеденные временем стены заброшенного яхт-клуба навсегда останутся в прошлом. Если только ей повезет разжиться достаточной суммой денег, она и для Маманши с Друидом подыщет новое жилье: они заслужили. Если бы не они, вряд ли она бы сейчас сидела здесь и жевала этот круассан, предаваясь радужным мечтам. Маманша и Друид не только удержали ее от безрассудного шага в пустоту за мостом, но и вернули ей способность мечтать. А еще они стали для нее новой семьей – не в буквальном смысле, конечно, но Боня была уверена в том, что, если бы с ней случилась беда, они бы огорчились куда больше, чем ее собственные родители.

Маманша и Друид были довольно странной парочкой. Оба они очень сильно отличались от нормальных людей как внешностью, так и внутренним содержанием. Хотя в последнее время разных фриков вокруг развелось – не счесть, Боня давно перестала удивляться при виде различных типов с татуированными и унизанными пирсингом лицами, с волосами и глазами диких цветов… ну разве что пузатые бородачи в обтягивающих леггинсах иногда вызывали у нее усмешку, которую приходилось прятать, чтобы не задеть их самолюбие, а в остальном, можно сказать, она уже ко всему привыкла. Но Маманша и Друид до сих пор ее слегка шокировали.

Внешность Маманши оставалась для Бони загадкой, потому что та всегда носила медицинскую маску, скрывавшую нижнюю часть лица, хотя пандемия давно канула в лету. Глаза она прятала за темными, абсолютно непроницаемыми очками. Может, Маманша и снимала их когда-нибудь, но Боне ни разу не удалось застать ее в этот момент. Наверное, у Маманши имелись веские причины на то, чтобы так тщательно маскироваться, но она никогда об этом не рассказывала. Боню разбирало любопытство, и однажды она спросила Маманшу, для чего ей солнцезащитные очки и медицинская маска в полутемном помещении клуба, где не бывает посторонних. Маманша буркнула в ответ что-то вроде «Береженого Бог бережет», а в другой раз, когда Боня снова спросила ее об этом, грубо отрезала: «Не суй нос не в свое дело!» С тех пор у Бони пропало желание задавать вопросы на эту тему: в конце концов, каждый имеет право на свои секреты.

Судя по сгорбленной фигуре и седине в коротко остриженных волосах, по возрасту Маманша годилась Боне в бабушки – должно быть, ей было не меньше шестидесяти. Но Боня иногда обращалась к ней «Мам», сокращая ее кличку, и той это явно нравилось. Как-то раз Маманша даже сказала: «Можно считать, что жизнь удалась, если кто-то зовет тебя мамой». Боня ничего не знала о прошлом Маманши и понятия не имела, были ли у той свои дети, но после этой фразы решила, что, скорее всего, нет.

Маманша умела предсказывать судьбу и этим зарабатывала себе на пропитание. Она оценивала свои услуги довольно высоко, а какой бы то ни было рекламой пренебрегала, поэтому очередь из желающих узнать свое будущее к ней не выстраивалась, однако иногда на площадку перед клубом приезжали дорогие автомобили, и тогда Маманша ненадолго покидала свое убежище.

Сеансы предсказания проводились тут же, под пешеходным мостом, протянувшимся над площадкой и когда-то соединявшим второй этаж яхт-клуба и трибуны болельщиков, расположенные на крутом берегу реки. Трибуны представляли собой широкие бетонные ступени и своей дугообразной формой напоминали фрагмент греческого амфитеатра. Наверное, в семидесятые это выглядело впечатляюще, но сейчас и ступени, и мост, ведущий к ним, имели жалкий вид: бетонные поверхности растрескались и раскрошились, отовсюду торчала ржавая арматура, а в лестничном пролете над трибунами зияли огромные дыры. К тому же, как часто случается с бесхозными городскими объектами, все они были сплошь покрыты аляповатыми и бестолковыми граффити, не имевшими никакой художественной ценности.