Заклинание наконец зазвучало, и главарь бесовской шайки застыл как статуя, лишь в единственном глазу плескался ужас. Его подельники, должно быть, тоже утратили возможность двигаться, но они и до этого не шевелились, поэтому воздействие заклинания на них со стороны было не так заметно.
Лукерья, наоборот, ощутила, что колдовские чары больше ее не сдерживают, но продолжала молча стоять на месте, затаив дыхание. Ее сердце трепетало от радости: неужели все получилось? Неужели Дивноречье спасено, и все ужасы позади? Ведь сколько раз за последние несколько дней у нее словно каменело что-то в груди от мыслей о неизбежной гибели поселка и его жителей.
Голос Ильи набирал силу, а колдовские слова, казалось, тяжелели и вдавливали одержимых в землю – в буквальном смысле. Со стороны это выглядело так, будто под их ногами образовалось болото, которое медленно, с чавканьем, засасывало их в свое вязкое нутро. Но они не увязли полностью. Погружение закончилось, когда над поверхностью земли остались одни только их головы.
Смолкло последнее колдовское слово, и Лукерья шумно выдохнула. Бросилась к Илье, повисла у него на шее и прошептала:
– Победа.
Он коснулся губами ее макушки и возразил:
– Рано торжествовать. Пора наряжать кукол.
– Ох, а про одежду-то мы и не подумали! – спохватилась Лукерья. – Можно из ткацкой мастерской взять, только, наверное, замок взломать придется.
– Не придется. В избах Шиши есть вещи, я видел. Наверное, одержимые там воронами оборачивались, и поэтому одежда осталась.
– Точно, ведь и в прошлый раз так было, когда дед Ерофей обряд проводил.
– Я схожу со Стасом.
Илья и Стас удалились к избам, и Лукерья осталась одна в окружении молчаливых голов, торчавших из земли. Ей сразу стало не по себе. Она повернулась и направилась к джипу, стоявшему поблизости, чтобы узнать у Дины, как Аглая, но остановилась, ощутив жжение между лопаток. Это было очень знакомое ощущение, оно часто возникало под недовольным взглядом тети Клавы, когда та смотрела ей вслед. В своей жизни Лукерья не раз ловила на себе недружелюбные и даже откровенно враждебные взгляды соседей и одноклассников, но только тетин действовал подобным образом – наверное, потому что ее взгляд Лукерья не могла проигнорировать.
Она обернулась и сразу увидела тетино лицо в окружении других знакомых лиц: охранника из купеческого дома Николая Степановича, директора музейного комплекса Павла Александровича, мастеров из кузницы и гончарни, рукодельниц из ткацкой мастерской. И даже Варвара была там! Как же все они изменились: совершенно чужие, холодные глаза без единой искорки человеческого тепла. От них прежних осталось лишь тело – физическая оболочка, в которой обосновалось нечто пугающее, являющееся частью вечного и разрушительного вселенского зла.
Лукерья смотрела на них, чувствуя, как ее охватывает дрожь. Они буравили ее жуткими безжизненными глазами, в которых читалась угроза и жажда мести. И, хотя никто не раскрывал рта, тринадцать бесовских голосов, все разом, зазвучали в ее голове:
Лукерье стало трудно дышать. Она попятилась, но каждый шаг давался ей с большим трудом. Закружилась голова, перед глазами замельтешили черные точки. Ее рука инстинктивно потянулась к вороту рубахи, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу, но ее не было. Лукерья вспомнила, что так и не пришила новую взамен той, что потерялась. Пуговица-«костылёк» служила оберегом, не давала бесу проникнуть в душу – так считала тетя и другие ткачихи, но им «костыльки» не помогли. Лукерья считала, что лучший оберег от беса – это чистота души, но сейчас бесов перед ней было слишком много, и пусть их сдерживало заклятие, но они все равно ухитрились каким-то образом завладеть ее вниманием и забрались к ней в голову. Что, если они и в душу смогут забраться?
Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, если бы не Илья и Стас, вернувшиеся как раз вовремя. Илья на расстоянии почувствовал неладное, и они бегом примчались обратно. Бесы тотчас присмирели, и Лукерье сразу стало легче дышать.
Вскоре тринадцать кукол-«лихоманок» были наряжены и установлены напротив одержимых. Пока Илья читал заклинание для изгнания бесов, одержимые один за другим закатывали глаза. У Лукерьи тревожно сжалось сердце: очнутся ли эти люди? Вдруг бесы, покидая тела, погасят в них жизнь? Перед смертью даже колдовство бессильно. Но как бы там ни было, а очередной этап ритуала завершился, бесы переместились в кукол и больше не представляли опасности, сдерживаемые наложенным заклинанием и серебристым клевером. Оставалось отправить «лихоманок» в мертвый мир – вместе с деревней.