Широты тягот

Она заставила нервничать всех, кто считал бунгало своим обиталищем, и живых, и мертвых. Как в душе Гириджи Прасада перед свадьбой, в этом доме на ходулях поселилось беспокойство. Появление Чанды Деви взволновало призраков борцов за свободу, вечно голодающих улиткоедов и самого лорда Гуденафа, который вслед за теплыми течениями дрейфовал между Тихим океаном, Андаманами и своей родовой усадьбой.

Всем призракам жилось вольготно, покуда ее ясновидческий взгляд не напомнил им об их ущербном бытии и неуклюжих манерах.

— Невежливо влезать в спальню дамы, — предупредил лорд заключенного-пенджабца, имевшего привычку разваливаться на кроватях, как собака. — А ты раздобудь себе новый мундир. Я догадываюсь, что ты погиб от взрыва, который вышиб тебе мозги и заодно сорвал с тебя одежду, но дама будет шокирована, если увидит у себя в саду голого мужчину, да еще таких микроскопических пропорций, — велел он солдату-японцу. Но тот не понимал по-английски, так что лорд Гуденаф взял на себя труд собственноручно обернуть его чресла британским флагом.

Сначала японец смутился. Но затем это чувство сменилось благодарностью.

* * *

Только во время чаепития эти двое вынуждены сидеть лицом к лицу. Ибо Чанде Деви больше нечего подавать и накрывать, и ей волей-неволей приходится сидеть смирно. Этим искусством их дом овладел давно. Он пережил бури, землетрясения и войны простым способом — намертво застыв на узком пике над океаном. Сидеть в саду, глядя, как бордовое солнце закатывается над изумрудно-зеленым архипелагом, — занятие не из самых умиротворяющих. Оно вынуждает плавать в одиноком мире мыслей, тревог и мечтаний. Но изолированности они не ощущают.

— Здесь все ради чего-то, — пытается он разрушить чары, указывая на сад. — Лимонная трава, которую ты добавила в чай, — говорит он, прихлебывая из чашки. — Я посеял ее, чтобы укрепить почву на склоне и предотвратить оползни в сезон дождей. — Она улыбается, и это его ободряет. — И лимоны… — продолжает Гириджа Прасад. — Ценить лимон значит ценить мудрость всего созданного. Если в джунглях к тебе присосались пиявки, выжми его на них, и они сразу отвалятся. Сок, выжатый на укусы и раны, действует как антисептик. А при обезвоживании ничто не восстановит тебя так, как целый лимон, особенно кожура.

Она краснеет. Теперь щеки у нее густо-розовые, как цветы на розовом кусте перед ними. Он озадачен. Как разговоры о лимонной траве и лимонах могли превратить норовистую леди в робкую девицу? Наступает неловкая тишина, так что он повторяет свои слова:

— Все в этом саду я посадил сам. Здесь все ради чего-то.

— Спасибо, — вырывается у нее. — Эти розы прекрасны. Если бы не твои старания, они бы не выжили.

Теперь его очередь краснеть.

Лишь гораздо позже, коротая часы в своем кабинете, он задумается: откуда она узнала? Ведь розы удалось вернуть к жизни раньше, чем она сюда приехала.

Дни порождают новое небо, дающее приют и солнцу, и дождям. Под ясным взором позднего утра острова без конца кропит мелкая морось, вызывая появление грибов и плесени на всем, куда она попадает, будь то кора или кожа. Это один из тех дней, когда то и дело поглядываешь на небо, надеясь поймать радугу. Воздух тяжел, а на сердце еще тяжелей.

Когда солнечные лучи и дождевые капли сыплются вниз, как разноцветный песок в одной склянке, наступает так называемый брачный час. В разных сказаниях, в зависимости от долготы и широты, на которых живут сказители, а также от их фантазий, склонностей и модели питания, брачуются разные существа — лисы, улитки, обезьяны, вороны, леопарды, гиены, медведи, а иногда и сам дьявол. Ибо ад, как и все прочее, — дело рук семейного меньшинства. Возможно, мир вертится благодаря холостякам, но опорой ему служат женатые.

На островах час солнца и дождей устроен по-своему. В этот час здесь властвуют не фольклорные союзы, а гигантские многоножки. Длиною в целый фут и с огромными челюстями, они способны выхватить человека из реальности и вернуть его в тот миг, когда он с отчаянными воплями покидал материнскую утробу. У многоножек нет охоты остепеняться, тем более с помощью людей. Островитяне знают это: их кусали, и не раз.

Выползая из своих сумрачных подземных убежищ, грозные беспозвоночные хотят лишь понежиться на солнышке и вволю полакомиться тучами насекомых, затеявших танцы после первого дождичка. Но глупым двуногим, одержимым мыслями о мифических союзах, непонятны столь простые желания. Когда к многоножкам подходят слишком близко, они кусают от испуга. И раскол усугубляется. Люди — укушенные, боятся еще сильней. Многоножки — напуганные, еще больней кусают.

Гириджа Прасад сидит на ступенях веранды, старательно подставляя солнцу босые ноги. Сняв боты, чиновники нередко обнаруживают, что между пальцами у них завелась плесень. Хуже этого он и представить себе ничего не может. Его, истого ученого, страшит перспектива стать объектом изучения. Но нынче утром обычный ритуал служит поводом для того, чтобы посидеть снаружи и поглазеть на жену, которая возится в огороде.