— Нет, мама. Я поеду. Прости меня, пожалуйста! Так надо, честное слово!
Мать вздохнула:
— Что ж, поезжай. Если надо, так уж надо…
Гришоня не хотел прощаться с Антоном, осердился, даже с крыльца не сошел.
— Я ведь знаю, зачем ты едешь. Шальная твоя голова! — крикнул он отчаянным голосом.
— А знаешь, так помалкивай, — предупредил его Антон.
Ариша подергала Гришоню за рукав, спросила топотом:
— А она красивая?
— Мне не легче оттого, что она красивая, — ответил Гришоня чуть не плача и отвернулся. Он не видел, как подвода выехала из проулка и скрылась за углом.
Только в Москве Антон убедился — рвался сюда зря: Володи Безводова не оказалось в городе, он отдыхал где-то под Москвой, а Таня Оленина, ради которой он вернулся раньше срока, вдруг недосягаемо отдалилась от него, и он не видел никаких подступов к ней. Два раза он звонил к Фирсоновым в надежде застать ее у них, но к телефону никто не подходил.
Когда же, наконец, явился Безводов и, посвежевший, приветливо улыбчивый, заглянул к Антону, тот обрадовался ему, не знал, куда посадить, чем угостить. Несвойственное оживление и нежность Антона развеселили Безводова, он усмехнулся, подозрительно прищурив черный лучистый глаз:
— Уж не провинился ли ты передо мной, что так заискиваешь? Где ты оставил Гришоню?
— В деревне.
— А зачем ты приехал? У тебя еще отпуск не кончился.
— Надоело мне там. Сыт по горло я этим отдыхом, честное слово!
Антон покраснел, в смущении взъерошил пятерней волосы, сознался:
— Попросить тебя хочу…
— Ну?
— Позвони Тане.
— Какой?
— Олениной.
Антон отошел к окну. Безводов приблизился к нему и молча обнял за плечи. Далеко в стороне распласталось по небу зарево заката, на багряном фоне его отчетливо вырисовывались очертания пышных, в листве, деревьев, четкие линии углов и крыш зданий и одиноко возвышающегося медно-красного каркаса высотного строения вдали. Дневной накал жизни медленно остывал, гул утихал, словно уплывая куда-то.
— Зачем она тебе? — спросил Володя после минутного молчания.
Антон помедлил, подыскивая ответ:
— Мне надо ее увидеть… Мы уговорились пойти с ней в театр, честное слово…
Володя все понял:
— Вот оно что… Это твое новое увлечение?
— Нет, это больше…
— Жалею, что не заметил и не предотвратил раньше этого бедствия, — вздохнул огорченно Володя и, уловив на себе его горящий, косой и требовательный взгляд, прибавил открыто: — Нет, Антон, тебе не надо ее видеть. Поздно… Ни тебе не надо ее видеть, ни ей — тебя.
— Почему? — со страхом спросил Антон.
— Татьяна выходит замуж за Семиёнова.
Антон не пошевелился, будто окаменел, только рука расстегнула воротничок рубашки и опять опустилась на подоконник да на щеке взбугрился и затрепетал мускул. Антон упорно, не мигая, смотрел, как вечерняя мгла заливала пламя заката и оно постепенно гасло. Вот он, тот вопрос: «Полюбит ли?..», которого он страшился, встал перед ним вплотную, заслонил собой даль. Вот она, катастрофа мечты!..
Володя отстранился, сел на койку и в задумчивости стал машинально перебирать запыленные шахматные фигурки на тумбочке.
— А звонить ей бесполезно, она в отпуску, — объяснил он; ему было жалко Антона, обидно за его неудачное горячее чувство; взглянув на его ссутулившуюся спину, вдруг отшвырнул фигурки, сказал резковато: — Только ты не распускай себя, слышишь? Завтра поедем на дачу к Алексею Кузьмичу Фирсонову. Он приглашал. Поедем! Я зайду за тобой. Ну, проводи меня.
Антон повернулся, безвольно свесив большие руки, поискал что-то бесцельным взглядом, не нашел и двинулся к выходу. В дверях он строго спросил Володю:
— А если ты врешь? Слушай, Безводов…
Медленно спускаясь по лестнице, Безводов негромко откликнулся:
— Зачем мне врать?
Антон приостановился, крепко держась за перила:
— Не верю я! Зачем же она?.. Нет, не верю я тебе!
Безводов пожал плечами.
На другой день рано утром Володя и Антон, сойдя с электропоезда, неторопливо двигались по тропинке, вьющейся среди высоких сосен и елей, к Фирсоновым на дачу. Безводов шагал впереди, нес сумку с продуктами. Вверху, над вершинами деревьев вольготно распростерлась и полыхала всеобъемлющая небесная голубизна. Сквозь плотную хвою пробивались косые солнечные лучи; лес оглашался неистощимым птичьим ликованием: ветки роняли редкие, крупные и искристые капли, с глухим стуком падали желтые перистые шишки; хранившийся здесь ночной сумрак бесшумно отодвигался под защиту кустарников; от влажной земли обильно струилось испарение. Изредка Володя, переполняясь чувством восторга перед величием и красотой мира, издавал дикий и радостный крик, и звук гулял бором от ствола к стволу, будто сосны откликались ему.
Антон шел, понуро свесив голову, словно искал чего-то на тропинке. Он глядел сквозь медно-красный строй деревьев в косых полотнищах солнечного света и болезненно морщился, ощущая в душе заброшенность, сосущую пустоту, — ехал сюда с неохотой, лишь бы не оставаться дома одному.