Широкое течение

Наблюдая за ними, Фома Прохорович усмехнулся; сняв рукавицу и доставая папиросу, он посоветовал Антону дружелюбно:

— Ты не злись и не торопись, рассчитывай, приноравливайся. Что ты ему прикажешь, молоту, то он и сделает, как закажешь, так и ударит… А начнешь злиться, рвать, он тебе отомстит, — не любит он плохого обращения. — Повернулся к Гришоне: — А ты не лезь: кинет тебя Антон на штамп вместо болванки.

— С него хватит, — обиженно проворчал Гришоня, выходя из-за станины, с опаской взглядывая на приятеля и желая все свести к шутке. — Оскалился… У, хищник!

— Давай, я постучу, — предложил Фома Прохорович, протягивая руку за клещами.

— Погодите, я сам.

Антон окинул взглядом цех: ревели печи, над ними вихрилась красная метель искр, ухали молоты, языки пламени разрывали сумрак, мелкие искрящиеся звезды чертили воздух, движения людей были привычны, размеренно-ритмичны.

— Давайте! — крикнул он Фоме Прохоровичу и опустил на глаза очки. Быть может, именно в этот момент Антон впервые почувствовал в себе настоятельную потребность подчинить молот своей воле.

2

Весь день ковали они, меняясь местами. Несмотря на усталость и первые неудачи, Антон был весел и задирист. Когда пришли сменщики, он крикнул Илье Сарафанову:

— Эй, нагревальщик, подкинь болванку, проверю твои способности!

Сарафанов уныло мотнул головой и презрительно отвернулся.

— На молот перехожу, видишь? — с гордостью поведал ему Антон.

— Наплевать мне. Я скоро уйду с завода, — буркнул Илья неожиданно угрюмо.

— Почему?

— Нагибаться тяжело, — бросил он мрачно.

— Ох, пожалеешь!.. — предостерег Антон.

— Не твоя забота. — Придвинувшись к нему, Илья спросил сердито: — С Безводовым обо мне ты говорил?

— Ну, я.

— Тебя кто просил?

— А что особенного? Он не первый встречный, а комсорг.

Два дня назад, придя рано в цех, Антон с удивлением и испугом заметил торчащие из-под печи длинные ноги. Он осторожно тронул их носком ботинка; ноги сейчас же скрылись, послышался недобрый возглас: «Чего надо?» — и показалась взлохмаченная голова Сарафанова. Он вылез, сощурив покрасневшие глаза с отечными припухлостями под ними, взглянул за окно, где студеной и прозрачной ключевой водой разливался синий рассвет, спросил со скрытым беспокойством:

— Смена пришла?

— Сейчас будут сходиться, — ответил Антон. — Что ты здесь делал?

— В биллиард играл, — хрипло ответил Илья, прокашлялся, отряхнул кепку о колено, прикрыл ею пыльные всклокоченные волосы и, ссутулившись, побрел в душевую мыться.

Антон догадался, что Илья ночевал здесь, на теплом полу, и в тот же день, зайдя к Безводову, все рассказал.

— Не может быть… — смятенным шопотом произнес Володя. Сузившимися глазами долго и остро смотрел в одну точку. — Неспроста же он ночевал в цехе, а?

Дождавшись обеденного перерыва, Володя поднялся в столовую, чтобы встретить там Сарафанова. Он обошел все столы, но нагревальщика не нашел. Тогда он спустился опять в цех и увидел его у печи. Сарафанов сидел на куче сырых, холодных болванок, неподвижный и безучастный, и жадно затягивался горьким махорочным дымом большой, как сигара, самокрутки.

— Почему ты не идешь обедать? — спросил Безводов, приближаясь к нему.

Сарафанов подтянул ближе к животу колени, нахмурился.

— Я уже пообедал.

— Врешь. Я только что из столовой, тебя там не было.

Да я и не больно хочу есть-то, — выдохнув густой клуб дыма, неохотно пробурчал Илья.

— Может быть, ты заболел, Илья? Как же ты будешь работать без обеда? — Черные глаза Безводова смотрели на парня пристально и требовательно; тот отвернулся и сказал сдавленно:

— У меня нет денег.

— Идем, — сказал Безводов решительно, — вставай.

Сарафанов нехотя поднялся и понуро побрел за Безводовым.

— И часто у тебя так бывает? — спросил Володя.

— Случается, — неохотно признался Илья.

В столовой нагревальщику принесли обед. Многие рабочие уже отобедали и не спеша выходили, закуривая, и в помещении становилось тише, просторнее. Сдерживая себя, Илья, не торопясь, ел подернутый золотистой ряской жира густой борщ.

Безводов внезапно и строго спросил:

— Почему ты ночуешь в цехе?

Утопив в борще ложку. Сарафанов вскинул голову.

— Кто тебе сказал? Карнилин?

— Ты ешь, знай… Не все ли равно, кто сказал. Тебе негде жить?

Сарафанов, накренив тарелку, дохлебывал борщ: молоденькая девушка в белом фартучке и белой наколке принесла и поставила перед ним котлеты и стакан вишневого киселя. Видя доверчивое внимание Безводова, Илья ответил, разделяя ребром вилки котлету:

— Сколько раз просил, чтобы общежитие дали — не дают: живи, говорят, где живешь… А мне жить там невмоготу. У тетки поселился, а она женщина нервная, шипучая, только и знает, что ходит по комнате, углы вылизывает, накидочки и скатерти поправляет… Я дальше дивана и не хожу. И то она ворчит, что во сне я много ворочаюсь, пружины порчу. Сильно не любит, когда я с ночной смены прихожу, ругается… — Смахнул со лба капельки пота, добавил: — Когда у приятелей ночую, а уж если нельзя, так… в цехе остаюсь. Тетка обижается, что денег я мало ей даю. А у меня самого их нет.

— А почему у тебя нет их? — быстро спросил Володя.