Широки врата

Он был настолько щепетилен, что взял на себя труд сделать так, чтобы каждое заявление, которое он делал ей, должно буквально соответствовать правде. Правдой являлось то, что Германия в настоящее время представляла отличную площадку для охотников за старыми мастерами. Аристократия беднела, как и множество деловых людей. Налоги росли, и процветали только люди, которые контролировали сырье и заводы по производству продукции военного назначения. С другой стороны, у американцев был Новый курс. Робби Бэдд и другие критиканы говорили, что это «инфляция», и, возможно, они были правы. Но, так или иначе, некоторые группы получали дивиденды, и кое-кто из них научился понимать, что редкие и известные картины являются более безопасной формой инвестиций, чем даже золото или государственные облигации. Золтан Кертежи, друг и компаньон Ланни, который ввёл его в этот утончённый бизнес, оказался в Париже. Зная его хорошо, Ланни умел получить именно то, что он хотел от него. Он послал ему телеграмму: «Вы, наверное, помните, что я упоминал, что узнал об изящной небольшой работе Хуберта ван Эйка в Германии. Я считаю, что её можно приобрести, но есть социальные причины, почему я не решаюсь сделать подход, если бы я получил телеграмму от вас с вопросом о такой картине, то она помогла бы решить все вопросы, комиссию поделим».

Это звучало совершенно естественно для Золтана, который обладал набором безвредных инструментов для установления контактов с разорившимися сиятельствами и светлостями. Он заставлял их думать, что они вступают в культурный обмен, позволяя их художественным сокровищам занять место в какой-нибудь известной американской коллекции за высокую цену. Золтан заметил, что с такими людьми надо иметь дело так, как будто они были сделаны из мокрой папиросной бумаги. Поэтому, прежде чем зашло солнце, Ланни получил ответ из Парижа: «У меня есть возможный рынок для небольших картин Хуберта ван Эйка. Вы когда-то упоминали, что видели такую картину в Германии. Не смогли бы вы позволить мне увидеть её хорошую фотографию и возможную цену?»

VIII

Эту телеграмму интриган показал жене, которая, как он и ожидал, расстроилась. — «Почему, Ланни! Ты же говорил, что ничто не заставит тебя когда-либо снова поехать в Германию!»

— Я знаю, но я думал над этим. Похоже, что Гитлер собирается остаться у власти в течение долгого времени, и буду я там или нет, в этом нет никакой разницы. Мне кажется глупым лишаться лучшего для меня рынка, не говоря уже обо всех наших друзьях там.

— Но впустят ли тебя нацисты?

— Даже если они обратят на меня внимание, они знают, что я могу принести им иностранную валюту, в которой они остро нуждаются. Если они не захотят меня, они мне просто откажут в визе, вот и всё.

— Ланни, меня пугает, что ты снова попадёшь в эту ловушку. Я знаю, что ты думаешь о тамошних условиях и что будешь делать и говорить.

Он предвидел это и дал тщательно подготовленный ответ. — «Если я буду там в деловой поездке, то я, конечно, не скажу, что-нибудь, что обидит моих клиентов, и, конечно, не хочу никакой неблагоприятной рекламы. Кроме того, если ты поедешь со мной, я буду обязан не делать то, что бы испортило твоё настроение».

— Почему бы тебе не сказать Золтану, где находится картина, и пусть он сам ею займется? Тебе, конечно, не нужны деньги.

— Я сомневаюсь, что Золтан сможет справиться с этим делом. Оно очень деликатное. Картина принадлежит тетке Штубендорфа, а ты знаешь, как это со старой знатью, особенно с женщинами. Она видела меня, но, вероятно, не помнит мое имя, и мне нужно, чтобы его светлость представил меня снова. Мы могли бы заехать и навестить Курта, если ты не возражаешь.

— Ланни, у меня от этого мурашки бегают! Ты все еще думаешь, что заставил Курта поверить, что ты сочувствуешь нацизму?

Он улыбнулся. — «Курт и я были друзьями задолго до того, как были изобретены нацисты, и он не будет возражать, если я скажу ему, что я потерял интерес к политике. Он подумает, что это вполне естественно, теперь, потому что семья Робинов находится вне Германии. Помнишь, я подарил Курту целую библиотеку фортепианных сочинений в четыре руки. Это достаточно, чтобы держать нас занятыми в течение всей недели, если мы попытаемся переиграть их все».